Николай Петрович пришел, говорит Тамаре, что там какой-то Храмов звонит, с Аленушкой опять плохо, от еды отказывается, ничего не ест, говорит: умереть хочет.
Ой, папа! — вскочила Таня. — Это все из-за Беловой!
— Да, — сказал он, — Белову вчера выписали.
Бедная девочка, — вздохнула Тамара, — я знала, что так будет.
Она встала из-за стола.
— Я пойду к ней…
— Надень плащ, прохладно, — сказал Николай Петрович. Он пошел в прихожую и принес коричневый плащ. Она стала одеваться.
Мама, я с тобой пойду! — кинулась Таня. — Она меня послушает!
Погоди, Танечка, надеюсь, что я сама управлюсь… — Тамара Михаиловна засунула руку в карманы и остановилась так посреди комнаты, нахмурившись, чуть кивая головой каким-то своим мыслям.
Да, — сказала она сама себе, — надо было переводить Белову в другой корпус еще месяца два назад.
Но ведь они так дружили, как же можно было, мама!
Именно поэтому и надо было, я говорила. А сейчас лучше? Опять девочка доведет себя…
Я ничего не понимал. Потом уж они мне объяснили. Оказывается, эта Аленушка лежит уже третий год. Все девочки из ее палаты, которые с ней в одно время поступили, давно уже встали, одна за другой выписались, а вчера ушла последняя ее подружка Римма Белова. Врачи обещали Алене, что она скоро встанет, обещали год назад, обещали полгода, обещали, что уйдет вместе с Риммой, а вот теперь говорят: нельзя, надо еще лежать.
Я представил себе, как это лежать три года на спине, ни разу не вставая, и мне страшно стало. Уж лучше вправду умереть, я эту Алену хорошо понимаю.
Тамара ушла, Николай Петрович вернулся в комнату, стал шарить по всем ящикам, потом попросил жалостно:
— Тань, сигарету найди, хоть одну.
— Ты же слово дал! — возмущенно заявила она.
Все правильно, дал. Но ведь уговор был — в крайних случаях…
А что, сейчас крайний случай? — спросила она.
— Как видно, — он нервно похлопал себя но карманам.
— Ладно, уйди в коридор.
Он вышел. Таня поглядела на меня, приложила палец к губам, потом вытащила из стеллажа какую-то книгу, запустила руку, достала откуда то сбоку пачку, вынула одну сигарету, спрятала пачку обратно.
— Ну, все, иди, последнюю нашла.
Он вошел, взял сигарету, зажег ее, жадно затянулся и стал курить у приоткрытого окна.
— Пап, а что врачи говорят?
— К сожалению… — он вздохнул. — Ничего не говорят.
— Ну как это?. — она не сводила с него настороженных глаз. — Что-то же говорят?
Он стоял лицом к окну, не оборачивался. Таня подошла сзади, прижалась к нему.
