Они будто подавились все трое, сидят, не колышутся. А, думаю, получили! Только это еще не все.
Вздохнул он и говорит:
— Да, жизнь, конечно, вещь сложная, ее в прописные истины не втиснешь, всякое бывает. Но почему ты решил, что литература виновата?
— А кто же?
Вот ты говоришь — вам приводили в пример Корчагина, Мересьева… Все верно, вам приводили наиболее достойные примеры. Но ведь в литературе есть и Анна Каренина, и Венька Малышев… Слыхал такие имена?
— Слыхал, — говорю, — но вы мне тогда объясните: она нас учит, что надо брать пример с Корчагина, а сама берет с Анны Карениной? Как же это? Где же ее сила — литературы?
Вижу, они переглядываются, растерялись малость. Ну, думаю, как вы теперь выворачиваться будете? А он вдруг улыбается ласково так, ну, значит, нашел отговорку…
— Сила литературы в ее правде, милый. Ты согласен с тем, что она дает нам разные примеры — и хорошие и плохие, как это в жизни бывает. С этим ты согласен?
— Ну, допустим.
Допустим. А значит, она дает нам возможность размышлять, сопоставлять, делать выводы. Что же касается вашей учительницы… Уверяю тебя, меньше всего она думала об Анне Карениной, когда совершила это, просто не выдержала в какой-то момент, поддалась отчаянию…
— Это хорошо, по-вашему?
Плохо, конечно. Но, понимаешь, если бы все люди поступали только в соответствии с лучшими образцами, на земле давно бы уже воцарился рай.
— Значит, учит хорошему, а сама поступает плохо?
— К сожалению, бывает и так.
— А я думаю, если уж не можешь поступать по-хорошему, не учи других.
Он задумался.
— Тут, может быть, ты и прав.
И тогда я спросил его. Понимал, что не должен, но какой-то бес в меня забрался, слова как-то сами вылетали, и я сказал:
— А вы всегда поступаете только по-хорошему?
Я видел, как он побледнел. Сидит, смотрит на меня, хочет что-то сказать и не может. А Тамара взяла его за руку. Под столом взяла, но я заметил.
Я стараюсь… — сказал он. — Но, может быть, не всегда получается, как хотелось бы…
В коридоре зазвонил телефон. Он встал из-за стола и вышел из комнаты.
— Я хочу, чтоб ты знал, Валерий, — лицо у Тамары сделалось строгое, и глаза вдруг стали холодными, — Николай Петрович никогда ничего дурного в своей жизни не сделал. В этом ты можешь быть уверен.
Я хотел спросить ее, почему же тогда он оставил нас с матерью и уехал сюда, но Таня опередила меня:
— Папу все любят… — голос ее задрожал, — он справедливый и добрый.
«Ну ее, — подумал я, — еще разревется»!
