— Здесь за вами тоже охотятся, — сказала девочка.
— Ничего серьезного они мне сделать не могут.
— Что вы! У нас тут такой ужас был, — сказала она. — Они там сейчас наверху разговаривают.
— Кто? — спросил он резко.
— Хозяйка и один человек.
— Что за человек?
— Маленький, седой, очки в стальной оправе.
Так. Значит, он выскользнул из кино раньше них. Девочка продолжала шептать:
— Они задавали мне всякие вопросы.
— Какие вопросы?
— О чем вы со мной говорили, не видела ли я каких-нибудь бумаг. Ну, конечно, я отвечала только нет и нет. Я б им все равно ничего не сказала, хоть под пыткой.
Его тронула ее преданность. Почему в этом мире такие душевные сокровища растрачиваются понапрасну? Она сказала горячо:
— Пусть хоть убьют.
— Тебе это не грозит.
Ее голосок задрожал:
— Она на все способна. Она, знаете, иногда, как сумасшедшая, если ей перечат. Ну и пусть. Я вас не подведу. Вы джентльмен.
Аргумент был абсолютно несостоятельный. Она печально продолжала:
— Я для вас все сделаю, как та ваша девушка.
— Ты уже сделала значительно больше.
— Она уедет с вами вместе в вашу страну?
— Что ты, конечно, нет.
— А мне можно?
— Маленькая, — сказал он, — ты не представляешь, что там у нас творится.
Он услышал долгий, разочарованный вздох.
— А вы не знаете, что тут у нас творится!
— Где они сейчас? Управляющая и этот ее знакомый?
— На втором этаже, — сказала девочка. — Они ваши заклятые враги, да?
Бог знает, из каких грошовых книжонок вычитала она это выражение.
— Скорей наоборот — они мои друзья. Но точно не знаю. Хорошо бы мне это выяснить до того, как они обнаружат, что я пришел.
— О, они уже знают. Она все слышит. Из кухни слышит, что говорят на чердаке. Она велела мне ничего вам не рассказывать.
Его пронзила мысль: неужели и этому ребенку тоже грозит опасность? Быть того не может. Что они могут ей сделать? Он осторожно начал подниматься по неосвещенной лестнице. Одна ступенька скрипнула. Лестница сделала поворот, и он неожиданно ступил на площадку. Дверь комнаты, выходившей на площадку, была распахнута. Электрическая лампочка под розовым, шелковым, в сборочку абажуром освещала фигуры двух людей, терпеливо дожидавшихся его.
Д. вежливо приветствовал их:
— Бона матина. Вы не сказали мне, как будет ночь на энтернационо.
— Войдите и закройте за собой дверь, — приказала управляющая.
Он повиновался — ничего другого не оставалось. Ему подумалось, что пока ему ни разу не позволили взять на себя инициативу. Он был чем-то вроде кегли, которую все норовят сбить шаром.
