Ребекка села за туалетный столик, нетерпеливо поерзав попкой, чтобы точно попасть в углубление кресла. Она давно уже не пользовалась ни румянами, ни помадой, поэтому вещества в баночках немного подсохли. Гек должен был увидеть ее красивой и ароматной, чтобы вспомнить образ той Ребекки Сойер, какой она была десять лет назад, когда он уезжал в Россию, или даже той Бекки Течер, сорок лет назад, когда они лишили друг друга невинности.
Ребекке казалось, что она не ходит, а чуточку летит, едва касаясь пола, как балерина или ангел: она не чувствовала себя молодой и упругой, она не чувствовала себя даже женщиной, слово, которое поднимало ее над полом, было — невеста.
Она порылась в своем сундучке и на самом дне нашла платье. Это было лучшее ее платье, единственное, не проданное в годы нужды, платье, с которым она ни за что не согласилась бы расстаться, так как оно было нужно для одного особого, одного очень важного события… Ребекка не могла вспомнить, для какого именно события она берегла это платье и почему спрятала на самое дно сундука, пересыпав нафталином, в плотный кожаный мешочек, вместе с кружевным чепчиком и белыми бальными туфельками.
О, это было платье! Очень простое батистовое платье, серое, с виду ничем не примечательное, но весьма любопытное для знатока: уж он-то бы понял, что значит и за какие деньги приобретается эта простота. Натянув материю на ладонь, он бы сразу понял, что отрез прибыл из Индии, а щелкнув пальцем по ничем не примечательной пуговице, уж точно присвистнул от удивления: не слоновая кость, переплывшая всего лишь океан, но переплывший время бивень мамонта… Только вот Томас Сойер знатоком не был и, в период распродажи всего, вплоть до исподнего, не обратил внимания на невзрачную серую тряпку.
В платье, кружевном чепчике и бальных туфельках уселась Ребекка у окна, подперев голову рукой. Ей нетерпелось и ерзалось, взгляд подметал улицу, надеясь наткнуться в ее перспективе на желанное облачко пыли: казалось, она видела маленького смешного дворника вдали — в желтой дорожной безрукавке он лихо махал метлой, расчищая путь ее мечте и счастью.
Они с Геком безусловно поженятся через год, когда формально закончится траур, потому что всю жизнь любили друг друга, и единственным препятствием между ними, таким запретным забором, был Том. Забор этот, правда, был не глухой, в нем находились щелочки, тайные солнечные просветы, но теперь он и вовсе повалился, гнилой, оставив после себя лишь щелочки, на весь горизонт раскрывшиеся щелочки…
