Но кто это? Что это, кто это — там сидит на поляне: такой маленький и кувшинный, с поджатыми ножками, будто и правда кто-то накинул пестрый платок на кувшин… О, да! Это же она — китаянка…
Кроткая девушка в платье из красных шелков, где золотом вышиты осы, цветы и драконы, сидит на поляне перед пагодой в самом центре Китая и тихо без мысли, без слов внимательно слушает тихие-тихие звоны сердца Томаса Сойера, которое больше совсем не болит… Прелесть! Она совсем девочка еще: сидит и сосет палец… Вот поднимает руку, смахивая прядь со лба — еще одним знакомым жестом, и будто попутно срывает кожу с лица, открыв другое, истинное свое лицо: это Бекки и никто другой! Ребекка Сойер. Бекки Течер. Приехали, Том.
Нельзя было затягивать с вызовом доктора, но Гек мог появиться в любую минуту, и Ребекка решила сначала привести себя в порядок.
Раздеваясь, она, как всегда в такие минуты, вообразила, что ее обнажает мужчина. Проворные пальцы, будто сплетая косичку, пробежались от пупка до подбородка, развернув ее плюшевый жакет, затем ловкими круговыми движениями стянули с плеч лямки лифчика, а самые хитрые — мизинцы, якобы оставшись не у дел, невзначай прикоснулись к ее соскам… Бантик позади юбки был развязан в мгновенье ока, юбка свалилась наземь, но, в то время как материя еще успокаивалась, умножая лоснящиеся складки, ее панталончики уже сворачивались, слезая легко, словно кожа с куриной ноги. Гек скомкал ее розовые панталончики в огромной ладони, понюхал и сладостно рассмеялся…
Ребекка пнула мыском свою одежду на полу, ей показалось странным, что это были плюшевый жакет и юбка, хотя с утра она надевала китайский халат: она не помнила, когда и зачем переоделась в это сальное старье… На мгновенье ей показалось, что она стоит по колено в луковой шелухе: то был недальний рецидив зрелости, ведь каких-нибудь несколько лет тому, еще будучи женщиной, Ребекка не всегда наслаждалась под собственными пальцами и, раздевая себя, особенно в периоды болезни, воображала, что чистит луковицу, а в детстве, когда юбочек было гораздо больше, она представляла себя молодой капусткой… Но вот уже несколько лет прошло, как созрело и выкатилось ее последнее пустое яйцо.
Ребекка стояла совершенно голая перед зеркалом и рассматривала себя. Это была старуха. Черепашья шея переходила в тощую грудь, сморщенную, свисающую до пупка, и соски не отличались цветом от всего остального, словно зеркало с годами испортилось и замутилось сверху вниз. Живот выглядел странно синим, вздутым, как у беременной, а в пупке скатался черный войлочный шарик, будто бы там жил паук. Ноги, сначала довольно полные и ровные, вдруг распухали коричневатыми коленками, неожиданно утончаясь книзу, словно и впрямь куриные лапки… Разумеется, никакому мужчине не пришло бы в голову и сердце овладеть этим телом, но Ребекка была хитрой старухой и хороша знала великий старуший секрет: брать мужчину можно только в темноте, чтобы он не увидел твоего лица, и только в одежде, чтобы он не ощутил твоей кожи.
