Гек тем временем тоже не тратил силы зря: он пробрался на камбуз, разделся донага и густо намазался гусиным жиром. Затем, снова одевшись, натерся гусиным жиром поверх одежды. Найдя в шкапчике подходящий поварской костюм, он натянул его вторым слоем и снова намазался гусиным жиром, и так несколько раз, постоянно увеличивая размер поварского костюма, пока, наконец, не затрещал по швам костюм самого толстого повара.
Когда на палубе началась паника, Том был в первых рядах: брал крупные планы. Вот состоятельная дама — не спеша, с достоинством заходит в шлюпку (маленькая ножка робко пробует дубовый борт), вот женщину с грудным младенцем тычком швыряет на палубу пьяный матрос (ребенок стукается головой о доски и внезапно перестает кричать), а вот и пикантная ситуация: средних лет господин, спрятавшись в гальюне, переодевается в дамское платье (деталь: кружевной окровавленный платочек…)
Том и Гек были самыми заметными из числа тонущих пассажиров. Том, быстро, словно транзистер, перебегая с места на место, бойко, энергично стрекочет своей камерой. Гек, важный, неимоверно толстый, словно водолаз, ходит, переваливаясь, по палубе, в ожидании скорого погружения. Сходство с водолазом подчеркивается еще и тем, что Гек напялил себе на голову несколько, также слоями промазанных жиром поварских колпаков, один другого больше, прорезав в них кухонным ножом дыры для лица. Том же, повиснув, как лемур, на фальш-стакселе, снимет потрясенные лица поваров — тех несчастных, чьи это были костюмы, тех глупых, кому суждено погибнуть в ледяной воде, поскольку в их темные головы не пришла эта спасительная мысль…
Вот изящный, женственный нос судна медленно погружается в воду, умный Гек, махнув на прощанье рукой, прыгает за борт и, подскакивая на волнах, как большой белый поплавок, медленно движется на запад, где в полумиле от тонущего судна сгрудились шлюпки тех, кто уже успел спастись. Том, перегнувшись через борт, снимает на пленку плывущего друга…
Вот судно встает почти вертикально, и незадачливые пассажиры карабкаются по палубе вверх, облепив корму, как муравьи ветку, и Том карабкается с ними, заглядывая объективом в их тревожные лица. Объектив, надо заметить, был сделан на заводах Цейса и, с достаточно грамотным применением насадок, мог взять крупно любую деталь, например, человеческий глаз с горящей в уголке слезой…
Но чу! Корпус судна трещит, ломается надвое, Нос быстро уходит под воду, корма с размаху падает, подымая сонмы брызг, затем встает на попа и стремительно погружается, а Том все стрекочет и крутит, надеясь поймать последние моменты — какой-то человек навеселе протягивает ему фляжку виски: Хлебни! — Том отмахивается: Некогда! — к тому же он знает: это оно, то самое цыганское виски, от которого у него отнимутся ноги, и Том продолжает крутить, даже когда оказывается в воде и судно скрывается в пучине, и он успевает снять несколько сенсационных метров даже сквозь темную воду…
