Мастер, не обращая на него ни малейшего внимания, провел ножом по ладони и дал первым каплям упасть в пламя. Король тоже не произнес ни слова, только Ронди опять охнул.
— Так и знайте, — сказал им всем принц. Он чувствовал, как дрожат руки и как покраснели щеки, уши, шея. — Я не стану… не хочу! Пусть даже небо рухнет на землю, пусть реки потекут вспять, горы вспыхнут свечами, — я не поддамся. Ничего не решено, должен быть выбор!
Последняя капля соскользнула с ладони мастера — и мир на мгновение сделался ярче и чище.
— Он и существует — выбор, — сказал мастер дороги. — Как и свобода воли. В конце концов у меня выросли ноги, принц. Я мог забрать Зарянку и детей, уехать в какой-нибудь дальний закуток, где меня не отыскали бы даже лучшие ищейки твоего отца. Ты тоже можешь развернуться и уехать, хоть сейчас.
Он вытер лезвие и спрятал нож. Бабочки плясали в воздухе, садились на края чаши. Но ни одна не спешила сгореть в пламени.
— В общем-то, — добавил мастер, — так даже будет лучше для тебя самого. В «Книге» совершенно точно сказано: до Темени доберется только один. Что произойдет с остальными путниками — неизвестно. — Он поглядел на короля и пожал плечами. — Правда, если к Темени отправится всего один, до цели он может и не добраться.
12
Простившись с мастером, ехали молча. Мотыльки порхали над головами, плясали в струнах света. Зеленый полог смыкался все плотнее, и вот уже сам он засиял, словно обратился в реку текучего золота.
Принц смотрел на отца и Ронди, и ему казалось, что перед ним ожившая миниатюра из книги. Сочные цвета, игра света, но при этом — плоские, двухмерные фигуры. Поскрипывала кожа седел, а ему чудилось — перо царапает по пергаменту; звякала сбруя — а на деле переписчик постукивал о край чернильницы, стряхивая лишние капли.
В какой-то момент принц понял, что не знает, как долго они в пути. Полчаса? Час? Сутки?
От золотистого полога исходило сияние, в котором таяли тени и детали. Дорога то и дело изгибалась, но даже эти изгибы были едва уловимы: не сосчитать, не отличить один от другого.
Лошади шагали размеренно и как будто спали на ходу. Да и всадники… принц испытывал это на себе; собственно, вот сейчас что-то выдернуло его, вернуло, а до сих пор… его словно и не существовало.
Это было сродни ночным ощущениям — и все же отличалось от них. Тогда он умер, а нынче наоборот. Не умирание, а всесуществование. Он таял, растворялся, пребывал одновременно везде и всегда.
