Копылов слушал эти переговоры с убитым лицом.
— Он, слышь, в Индию собрался! — мрачно сказал он тезику. — Хоть бы ты его отговорил!
— О? — удивился Али. — Правда ли? Путь опасный… В Амоле будем торговать! Там спокойно!
— Ну, уж это не твоя печаль, хозяин! — рассмеялся Никитин. — Твое дело — работу с меня спросить!
Копылов наедине упрекнул:
— К нечистому в холопы идешь… Уж лучше на Русь…
— В какие такие холопы? — прищурился Никитин. — Ты думай, когда говоришь. Я Али не холоп. Захочу — уйду. Вот поезжу с ним, собью деньгу — и пошел своей дорогой. А он хоть и не нашей веры, а душу имеет. Папин вон и единоверец, да душа его хуже басурманской. Бросил нас.
Копылов, уставясь в землю, упрямо возразил:
— Опоганишься там… Не чужой ты мне, пойми!
На сердце Афанасия потеплело. Угрюмая тревога товарища трогала.
— Не бойся! — тихо ответил он. — Русь я больше всего любил и люблю, а за думы обо мне спасибо. Одно жалко, что ты идти не хочешь.
— Нет, мне туда ни к чему! — твердо сказал Копылов.
— Видно, разошлись дороги…
Убедившись в твердом решении Никитина, Серега больше не отговаривал его. Не делал больше попыток уговорить Копылова и Афанасий. Каждый стал готовиться к новому пути в одиночку.
Взятые у татар "рыбы" купцы продали. Хасан-бек прислал с Юсуфом деньги за никитинскую ладью, брошенную в Ахтубе. Видимо, совесть заговорила. Никитин поделил эти деньги с одним Копыловым. У обоих набралось по пяти рублей. Можно было не отчаиваться…
И вот последняя ночь вместе. В приоткрытой двери караван-сарая — черная ветвь алычи и звезда. На косяке слабый отсвет костра. За стеной переступают верблюды и кони. У костра поют. И судьба — как песня на чужом языке…
— Не спишь? — спрашивает Никитин.
— Нет, — отвечает Копылов.
— Просить хочу тебя.
— Проси. Сделаю.
— Вернешься в Тверь, Олене поклонись. Скажи — счастья искать ушел.
— Скажу.
— И еще… От слова разрешаю ее. Пусть не губит жизни. Только не забывает пускай в молитвах. А я за нее молиться буду.
— Скажу.
Над Дербентом, над Хвалынью, над всем Ширваном — ночь. Копылов стискивает зубы. Друг идет на гибель, а отговорить его нельзя.
* * *
Из Дербента в Сарай, из Сарая в Казань посол Папин дошел по воде. Отсюда плыть уже нельзя было: Волга вставала. Посольство и едущие с ним купцы пересели на сани.
Папин ехал тревожный. С ширваншахом против Астрахани не сговорились, а денег и добра пропало много. Великий князь будет гневаться.
Микешин до Новгорода ехал с посольством. Он серой мышью лежал в купеческих санях под тулупами и благодарил бога за удачу. Воистину не угадаешь, где найдешь, где потеряешь.
