«О дитяти печалится…» — взволнованно подумал старый Адашев и взглянул на сына.
Алексей стоял, стиснув зубы, часто дышал, смотрел только на царя.
«Не присягну, а Иван вдруг выздоровеет… Тогда всему роду плаха!» — подумал Федор Григорьевич.
Он низко, в пол, поклонился.
— Тронул ты меня, государь… Прости, что смутился разум мой. Присягну.
— Поцелуй меня, — облегченно попросил Иван. — Спасибо, утешил. Не забуду. И сыну завещаю помнить…
Пока царь отдыхал после утомившего разговора, Алексей успел быстро молвить отцу:
— Князя Курбского позови. Иди, не медли.
Андрей Курбский, высоко подняв красивую белокурую голову, кривя презрительно губы, прошел под испытующими, то недобрыми, то завистливыми, то тревожными взглядами бояр в царскую опочивальню.
На пороге поклонился. Когда выпрямился, лицо его было строго и спокойно…
Род Курбских не из последних на Руси, но, хотя идет от Рюрика, боярского достоинства у Курбских нет, не возвеличены. Двадцатипятилетнему князю Андрею помнить бы об этом, а он шеи ни перед кем не гнул и не гнет, как не гнули ни его дед, впавший в немилость за правдивые речи самому великому князю, ни отец. Не в одном боярском звании видит князь Андрей достоинство человека. В уме, в мужестве, и верности древним обычаям. Незнатный Алексей Адашев с его ясным разумом и дерзкой отвагой милее и ближе князю Андрею десятка бояр, только тем и гордящихся, что их прадеды в думе сидели.
Гордые мысли у князя Андрея Курбского. Верит, что ему и равным с ним суждено вершить при государе Иване великие дела, праведным словом и мечом утверждать торжество православной веры, расширять пределы Москвы.
И нет сомнений у князя: присягать или не присягать малолетнему сыну Ивана Дмитрию. Твердо решил — присягать. И если умрет Иван, любой ценой защитить царевича, встать самому около престола и не колеблясь продолжать начатые дела…
— Ты, Андрей?
— Я, государь.
— Не оставишь сына моего?
— Не оставлю, государь. А для врагов меч мой остер. Ты видел.
— Андрей, Алеша! Сговорите бояр, сговорите!…
Уходит день. Посинели окна. Царю к вечеру еще хуже. Забылся. И напрасно дерзко требует у бояр Курбский присягнуть Дмитрию, напрасно, оставив угрозы, взывает к их разуму, к их совести. Напрасно старается Алексей Адашев. Никто царевичу не присягает.
Стало известно: Владимир Андреевич Старицкий раздавал нынче жалованье стрельцам. Сам стоял на крыльце, сам деньгами оделял.
Владимир Андреевич тих, богобоязнен, привержен старине, ратями не бредит, служилым не благоволит, при нем боярские головы никогда бы не летели, как при Иване.
