Вот бы великий князь боярской Москве!
Ночь. Бессонная. Тревожная. Жутковатая.
А утром весть. Ивану полегчало. И шепотком, от одного боярского, заросшего волосом уха к другому: «У стрельцов рожи зверские!.. На дворе у Курбских дружинники коней не расседлывают!.. Митрополитовы бояре людишек вооружили!.. Чернь в Кремле кучится!..»
Прислушиваются… «Нет, царицыных воплей не слыхать».
Глядят… «Ишь, Алешка Адашев повеселел…»
«Господи! А вдруг выздоровеет Иван-то? Ох, быть тогда беде! Быть беде! Не простит!»
И животный страх толкает бояр к кресту митрополита Макария. Один за одним присягают они царевичу Дмитрию. Все: Шуйские, Щенятевы, Морозовы, Юрьевы, Пронские, Палецкие, Воронцовы, Оболенские… Все московское боярство.
Верят: если и умрет Иван, то все равно Захарьиным не править.
Захарьины одни, а бояре силы еще не потеряли…
Но царь не умирает.
И, наконец, лекарь, коверкая русские слова, с важностью объявляет, что государь поправится.
В соборах гремят молебны.
А Иван, еще слабый, оставшись наедине с Анастасией, гладит голову радостно улыбающейся жены и выспрашивает, выспрашивает, выспрашивает о том, что делалось, пока он болел.
Бояре тянутся на поклон к Ивану.
Царь сверлит каждого глазами. Взгляд его тяжел.
— Не дождался смерти-то моей? — ласково спрашивает он боярина Телятьева.
От такой приветливости боярин вздрагивает, как от змеиного укуса.
— Помилосердствуй, государь! Денно и нощно бога молил о тебе и о роде твоем!
— Знаю, как молил… Ладно, иди!
Верный Алексей Адашев говорит:
— Князь Владимир Андреевич к тебе, государь.
У Ивана раздуваются крылья крупного носа.
— Не пускай! Гони вон!
Среди бояр переполох. Князь Старицкий спешит к всемогущему Сильвестру. Гнусен, жуликоват сей поп, но древние роды уважает. Много добра видел и от Владимира Андреевича и от других бояр.
Сильвестр слушает князя Старицкого внимательно и с тревогой.
Позволить ввергнуть в опалу князя Владимира — начало прежним злобствованиям Ивана положить. Опять вражда вспыхнет между боярами и служилыми, опять дьяки сердце государя наветами оплетут, отодвинут и его, Сильвестра.
И лукавый поп, веря в свою власть над царем Иваном, приходит в опочивальню к нему со словами увещеваний, заступается за князя Владимира Андреевича.
Темной силой веет на царя от грузной фигуры попа, умеющего говорить недомолвками и загадками, никогда не опускающего перед ним огромных, что-то знающих глаз.
Царь соглашается принять и простить князя Старицкого.
