Однако надо осмотреться — куда это я попал? Мечеть, вот оно что! Я прыгнул во двор маленькой мечети, поэтому здесь и не было собак. А сторож?.. Он, верно, спит. В это время он как раз и вышел из-за мечети во дворик, остановился, послушал собачий лай, сел на суфу и задремал, тихонько похрапывая. Меня — слава аллаху! — он не заметил в тени, под забором…
Минут через десять в переулке послышались голоса: мои преследователи возвращались.
— Он, верно, побежал к Сыр-Дарье…
— Нет, он свернул к дороге на станцию. Там надо его искать…
Они прошли, голоса их затихли. Теперь я знал, что на станцию мне показываться нельзя. Что ж, уйду пешком, проселочной дорогой.
…Ранний рассвет поднял туман над землей, пробудил первых птиц. А когда я вышел за город, в поля и сады, уже поднималось солнце, обещая миру ясный и тихий день. Искрилась, блестела роса на траве и на листьях, навстречу мне бежала по арыку мутная вода, всего час назад родившаяся в горах от синего ледника. Ночные тени уходили на запад, и вместе с ними уходили мои недавние страхи: трое с ножами, погоня в узком темном переулке. Да полно, было ли даже все это?.. Об одном я жалел — что не узнаю теперь о дальнейшей судьбе Юсупа и Кутбии, что письма, адресованные мне в Ходжент, так и останутся лежать на почте, никем не востребованные.
В Андижан я приехал осенью; уже снимали последние дыни с бахчей и укладывали на плоских кровлях дозревать под осенним солнцем, и во всех селениях вокруг города воздух наполнился тонким благоуханием. Осень — пора изобилия, пора садов, оседающих под тяжестью зрелого плода, с бледно-розоватой желтизной персиков сквозь листву, с багрово-кирпичными пятнами крупных гранатов. Рисовые поля в низинах блестели водной, тускло-слепящей гладью, виноградники опустели, и только там, где не спеша дозревали самые поздние, самые сладкие гроздья, с утра до вечера прозрачной сетью мелькали стаи мелких птиц и слышались тягучие вопли караульщиков, неистовый звон в тазы и ведра. На скворцов и дроздов эти вопли и звон производили желаемое впечатление, а на воробьев — никакого: воробьи действовали не стаями, а каждый в одиночку, рассыпным строем, причиняя хозяевам виноградников неописуемые убытки. «Вот! — с негодованием кричал караульщик, показывая мне поклеванную воробьями гроздь. — Смотри, смотри, куда он лезет, байгуш[8] проклятый, ему не виноград нужен, ему косточки нужны из середины, косточки!» А воробьи шумно, весело возились в листве, чирикали, дрались, выщипывая перья друг у друга, а воздух, стеклянный, разогретый солнцем, стоял недвижно, и вдали над землей дрожало, плыло струистое марево…
