. Нет, мы довольно уже натерпелись от всякой там старины, мы отстали на триста лет, мы должны догонять Европу на автомобиле, а эти все поэты — верблюды. Им нет места в новой жизни, времена верблюжьих караванов прошли!»
Помню наш спор об узбекском театре. Я предложил открытую сцену, а перед ней большой помост, этакую большую чайхану, где зрители во время представления сидели бы на полу и пили чай. Юсуп побледнел, губы его задрожали.
— Колонизатор! — сказал он. — Ты самый настоящий колонизатор!
Я обиделся, рассердился.
— Почему колонизатор? Наоборот, я проявляю уважение к национальным обычаям.
— Национальные обычаи! — закричал он высоким голосом. — Мечети, дервиши — вот твои национальные обычаи! Халаты, ичиги, кожаные калоши! Закрытые женщины! И ты хочешь все это сохранить! Зачем? Чтобы легче было властвовать над нами!
Вообще мы часто ссорились, из этого видно, что дружба наша была искренней. Почти всегда я уступал и первым шел на примирение. Уступил я и на этот раз, мы договорились, что узбекский театр надо строить по общеевропейскому образцу: с гардеробом, буфетом, партером и бельэтажем, только без лож — по мнению Юсупа, ложи были выражением устаревшего антидемократического духа.
Но каким бесконечно милым, деликатным становился Юсуп после каждой ссоры, он словно бы извинялся передо мною за свою победу. Хороший был парень, очень хороший, и я рад, что мне довелось помочь ему в большом и важном деле. Но об этом речь впереди.
Я жил на базаре, в чайхане, а Юсуп снимал комнату у одного земледельца. Любопытны были его отношения с хозяином, вчерашним бедняком — чайрикером, то есть издольщиком, — он много лет работал за одну треть урожая на вакуфной земле, то есть на земле, принадлежащей мечети. Обычно чайрикеры отдавали своим помещикам половину урожая, но были неудачники, попадавшие на вакуфные земли, — тогда приходилось отдавать две трети. За святость надела, как я думаю.
После революции, во время земельной реформы, вакуфные земли были отобраны у мечетей и распределены между крестьянами. Хозяин Юсупа получил свой участок в полную и безраздельную собственность, и теперь ему не надо было отдавать мулле ничего. Но недаром самое слово «ислам» в переводе с арабского означает «покорность», а слово «муссулим» означает «покорный». Доходы муллы от вакуфного надела, конечно, уменьшились, но вконец не иссякли: каждую пятницу в мечети после моления он взимал со своих бывших издольщиков по два, по три рубля доброхотных даяний. Вот с этими-то поборами и не мог примириться Юсуп и неутомимо стыдил своего хозяина. Тот слушал Юсупа с уважением, но и мулле не отказывал, предвидя потустороннюю жизнь и свой ответ перед аллахом.
