Юсуп пытался объяснить ему, что никакой потусторонней жизни нет. Хозяин обезоруживал Юсупа вопросом:
— А куда же денется моя душа после смерти?
— И души никакой нет!
— А почему же я вижу по ночам сны? Кошка спит и не видит снов, а я вижу.
— Откуда ты знаешь, что кошка не видит снов, она сказала тебе? — кричал в ответ Юсуп.
Здесь хозяин начинал смеяться.
— Только подумать: кошка видит сны, ха-ха-ха!.. Он вообще был веселым, смешливым человеком, этот хозяин, долгие годы непосильного труда и нищеты не ожесточили, не иссушили его жизнелюбивой души. «Ага! — воскликнул бы он, прочитав эти строки, — ты написал «душа», значит она есть, ты сам написал!» Вот на таком примерно уровне и велись у них с Юсупом еженедельные богословские споры по пятницам. Теперь он давно уже умер, этот хозяин, и на собственном опыте убедился, что не носил при жизни бессмертной души в своем теле. Я, честно говоря, за его жизнелюбие, доброту и веселость с удовольствием снабдил бы его в дальний путь столь желанной душой, если бы это было в моей власти.
Однажды Юсуп позвал меня в гости на плов. Мы сели в саду, в тени карагача, Юсуп поставил на скатерть две пиалы и бутылку портвейна.
— Ты разве пьешь вино? — удивился я.
— А разве по европейскому закону садятся за стол без вина? — ответил он.
Портвейн был скверный, кустарной выработки. Юсуп выпил целый стакан, его лицо сморщилось, он пил с отвращением. Я понял, он пьет нарочно, со специальной целью нарушить религиозный запрет.
Мы покончили с пловом, перешли к чаю.
— Ты состоишь в комсомоле? — спросил я.
— Почему ты спрашиваешь? — ответил он вопросом на вопрос.
— Судя по твоим взглядам, ты должен состоять в комсомоле.
— Я и состою в душе, только не имею билета.
— Но почему?
Он помолчал, потом неохотно сказал:
— Происхождение мешает.
— Ты же в детдоме вырос!
— Но отцом моим был муэдзин, служитель мечети. Это не мулла, конечно, но все же из духовенства.
— Послушай, — сказал я, — ведь тебя никто не тянет за язык. Ты остался сиротой, даже мог и не знать ничего о своем отце.
— Я был бы рад ничего не знать о нем, однако знаю. Тот, кто вступает в комсомол, должен сказать о себе всю правду. А как я скажу, меня могут и не принять.
— Может быть, и примут.
— А если нет, тогда что? И он побледнел.
— Да ничего, — сказал я необдуманно. — Останется все, как сейчас.
— Нет, — сказал он. — Как сейчас, не останется. Тогда я должен перейти к врагам Советской власти. А я не могу перейти к врагам Советской власти, потому что она меня вырастила, потому что это справедливая власть. Что же мне тогда делать? Умирать?..
