И я все-таки пошел к мулле.
Он жил при мечети, в доме с отдельным двориком. Все такие дворики устроены одинаково: посередине хауз, то есть проточный водоем, рядом суфа, то есть глиняное возвышение, застланное паласом, и все это накрыто густой непроницаемой тенью старого с круглой кроной карагача.
Лежа на суфе, мулла вкушал полуденный отдых. Служка в белом халате подвел меня к нему и отошел в сторону. Я поклонился — низко, в пояс, чтобы задобрить муллу, он в ответ небрежно кивнул.
— Что тебе нужно, русский?
Я изложил ему наше дело. Он приподнялся на локте, высокомерие и сонливость исчезли с его лица.
— Значит, этот умерший русский — да введет его аллах в райские сады свои! — познал перед кончиной истинную веру, познал ислам?
— Этого я не знаю, он умер без меня. Но тот русский, на руках которого он умер, прислал меня к вам.
— Значит, мои слова не пропали даром, — сказал мулла. — Благодарю тебя, всемилостивый и всемогущий, что ты дал мне силу убеждения.
— А вам разве приходилось говорить с Барышниковым о вере? — наивно спросил я.
Мулла шепотом сотворил молитву и строго сказал:
— Пока отдохни в чайхане, приходи сюда через два часа.
Когда я вторично пришел к нему, он был уже не один, его окружал десяток чалмоносных стариков, и у некоторых конец чалмы был подвернут, что обозначало их принадлежность к духовному сословию. Мулла заставил меня сызнова повторить все, что я сказал ему наедине, затем движением руки приказал отдалиться. Я отдалился, но не очень и слышал все последующее. Чалмоносный седобородый плут вдохновенно врал старикам — рассказывал, как удалось ему обратить кяфира Барышникова в ислам и каких невероятных усилий потребовало это благочестивое дело. А я-то знал, что никакого обращения в ислам не было, что похороны по мусульманскому обряду выдумал Иван Иванович и только за отсутствием православного священника. Я чувствовал себя невольным соучастником плутовства, творившегося на моих глазах, и не мог остановить его.
Такое откровенное жульничество, такая спекуляция на покойнике! В этом было что-то определенно кощунственное. На метеорологическую станцию за телом Барышникова мулла отправил арбу и двух служек, третьим на арбу устроился я.
Но когда мы приехали, на метеорологическом пункте никого не было: ни Ивана Ивановича, ни одноглазого старика, ни мертвого Барышникова. Из домика прямо под ноги мне выскочил шакал и умчался в кусты. Шакал в домике! — значит, их давно уже нет…
