Ведь все в ее жизни стало не таким, как было. С ней был Андрей, он назывался ее мужем, хотя она этому совсем не могла поверить. И весь мир вокруг него как будто жил по другим законам — их надо было принимать и понять, только бы самой не оказаться хуже, чем он от нее ожидает.
Была жара, костры, шашлыки, громадные бутыли фиолетового вина, которое казалось ей невкусным, но она пила, была пестрая компания, у которой тоже были свои правила, как себя вести, дурачиться, рассказывать анекдоты; ее разглядывали на пляже, подробно вслух обсуждали форму ее колен и щиколоток, и протестовать — значило выставить себя на посмешище — дурой, не усвоившей общего закона поведения в этом легком, жарком, развеселом отпускном мире. А потом, когда вся компания голосованием выбирала ее «мисс» какой-то «мыс»... она уже позабыла какой, — ей это приятно польстило. Они всё куда-то ехали, длинные проспекты по обочинам были сплошь усажены розами, потом начинались бесконечные повороты горных дорог, и в воздухе одуряюще пахло магнолиями, а на стоянках, по ночам, в черном бархатном воздухе плясали бесчисленные светящиеся мушки, небо горело южными звездами, а вокруг всегда была шумная компания каких-то прежних знакомых Андрея, увязавшихся за ними с самого начала путешествия. Среди них был, тоже в собственной машине, доктор математических наук Натоптышев, совсем молодой мужик, худой, со впалым животом, очень услужливый, но мрачноватый, и его жена, старше его лет на десять, но зато очень красивая. Уже шла к концу третья неделя поездки, уже надоели хороводы вокруг костерчиков, жара и кислое вино, и на ночных остановках мужики стали больше налегать на водку. И вот, в один такой мутный вечер с совсем плохоньким дымным костерчиком, время совсем уже шло к ночи, все показалось Юле вдруг очень скучным. У нее слегка кружилась голова от выпитого вина. Без вина было бы невозможно высидеть в дыму весь вечер на сырой опушке леса среди выпивших людей и не завыть от тоски.
Она отвела глаза от огня, встала и, сразу очутившись в полном мраке, потеряла ориентировку, пошла, наверное, не в ту сторону, где стояла их машина. Машины были все одинаковые, «Волги», — в темноте цвета не различались. Пока она шла шагов тридцать — сорок, глаза уже привыкли и от ярко горевшего звездного неба стало почти светло. Она, зевая, ткнулась в стекло, посмотреть, вернулся ли домой Андрей, — машина служила им постелью, домом. Посмотрела и ничего не разобрала. Там как будто что-то шевелилось. Она дернула за ручку, приоткрыла дверцу и отшатнулась, еще совершенно ничего не поняв, не разглядев, — просто как отшатывается человек, нечаянно ставший свидетелем того, на что постыдно глядеть. Она оттолкнула от себя, поспешно захлопывая, дверь, точно так же, как если бы по ошибке сунулась в мужское отделение бани, — судорожно-испуганно и виновато. По запаху узнала, что машина была не их, — изнутри, когда открылась дверца, пахнуло чужим женским пряным запахом. То, что увидели почти в полной темноте машины ее глаза, она просто как следует не поняла. Конечно, там был Андрей и жена Натоптышева. Они были как-то вместе, вдвоем, что-то там делали, все равно что.
