Младенец зашевелился и издал слабый жалобный писк. Элизабет Шенфилд отошла от кровати и приблизилась к Черити. Откинув покрывало с красного сморщенного личика, она вздохнула и покачала головой.
— Бедный осиротевший крошка! — с жалостью произнесла она. — Я немедленно пошлю за отцом Флаггом. Большой грех, если малыш умрет некрещеным.
— Нет! — резко воскликнула Черити, отстраняя руки миссис Шенфилд от ребенка. — Он не собирается умирать!
Элизабет покачала головой:
— Дитя мое, я понимаю твою скорбь, но не старайся обмануть себя. В таких вещах ты ничего не смыслишь. Этот ребенок слишком мал и слаб, он долго не проживет.
— Я говорю: он не умрет! — Голос Черити звенел от волнения, глаза горели на бледном лице. Она повела рукой к окну, где в небе за лесом угасало зарево, а потом к умершей женщине. — Посмотрите на это, мадам, и на это! Все это дело рук вашего сына. Элисон могла бы выжить, если бы ей дали спокойно родить в собственном доме. Вашего сына переполняет ненависть, и только бессмысленное жестокое разрушение способно удовлетворить его!
Миссис Шенфилд отступила перед силой ее гнева, а женщины, стоявшие у кровати, подняли головы, в недоумении глядя на них. Черити чуть не задыхалась. Когда она вновь заговорила, голос был тихим и страстным. Она прижала к груди жалобно плачущего ребенка, готовая защищать его от всего на свете.
— У Даррелла Конингтона и так уже отняли слишком много! Этот ребенок, его сын, все, что у него осталось. Перед отъездом я дала Дарреллу обещание и с Божьей помощью сдержу его! Когда Даррелл вернется домой, сын будет его ждать.
