Своенравная красавица - Сильвия Торп

Солнце сияло в то майское утро, но было холодно, резкий ветер гнал по небу легкие облака, шумел молодой листвой и клонил к земле первые весенние цветы в парке Джонатана Шенфилда. Еще совсем рано, весь дом спит, в Маут-Хаус встали только слуги, а Черити уже спустилась украдкой по черной лестнице и проскользнула по выложенному каменной плиткой коридору за кухней. Ей нужно было к двери в дальнем конце коридора, к двери, которая выходила во двор, отделявший жилые помещения от конюшен. Оттуда ничего не стоило выбежать в парк и очутиться на свободе.

Черити, затаив дыхание, прошла на цыпочках по коридору. На самом деле никто не запрещал ей выйти рано утром на прогулку, и слуги, хлопотавшие на кухне, не имели права остановить ее, но Черити знала, что, если ее заметят, начнутся восклицания и вопросы, и волшебное очарование этого прекрасного утра будет безнадежно испорчено.

Она добралась, наконец, до двери и тихонько открыла ее. Двор был пуст, и, подобрав юбки, Черити помчалась к распахнутой калитке, проскочила посыпанную гравием дорожку, ведущую к парадному входу, и вскоре оказалась в заросшем буйной травой парке. Черити бежала, пока хватило сил, и остановилась перевести дух под раскидистыми ветвями дуба. Она прислонилась к мощному корявому стволу, раскинула руки и запрокинула голову, упиваясь своей свободой.

Черити было тринадцать лет, а этим именем[1] ее наградили, чтобы она не забывала о своем месте в жизни, так как, будучи сиротой от рождения, целиком зависела от милости старшего брата своего отца, Джонатана Шенфилда. Он был человек справедливый и никогда не упрекал девочку за то, в чем она никак не виновата, но несчастные обстоятельства, да еще и то, что она была наполовину француженкой, — все это неизбежно накладывало свой отпечаток, отдаляя Черити от его троих детей, с которыми она росла вместе. Эти факты, впрочем, редко тяготили ее, и уж меньше всего в то сияющее майское утро 1641 года.

Отдышавшись, Черити отошла от дуба и тихонько побрела дальше, поскольку не боялась, что ее догонят. У нее не было определенной цели, хотелось просто побыть одной, вне дома, без придирок двоюродного брата, 16-летнего Джонаса, и не чувствовать пустого безразличия Бет и Сары, его сестер. А также избавиться на время от монотонного круга уроков и домашних обязанностей, против которых так часто бунтовало в молчаливом протесте все ее существо. Позднее ей, вероятно, придется сполна расплатиться за свой поступок, но не могла она сидеть спокойно, когда счастье и волнение бурлили в ней, как вешние воды. Этого дня она ждала всю долгую зиму.