Как назло, в этот день разгружать катер с продуктами нарядили комендоров. Колчанов стоял у верхней площадки трапа с левого борта и наблюдал, чтобы матросы пошевеливались быстрее и не воровали продуктов. Пожалуй, его присутствие было излишним, потому что матросы всегда выполняли эту работу охотно, а воровства на корабле не замечалось.
Все началось еще на катере. Кто‑то громко крикнул:
— Гли — кось, робя, капуста‑то что те мыло! Должно, позапрошлогодняя.
Матросы столпились в каретке катера, зашумели:
— Одна плесень!
— Вот от этого и животами маемся!
— Швыряй ее за борт и — баста!
— А жрать что будем?
Послав в кладовую за корабельным баталером
Семкиным, ведавшим продовольственной службой, Колчанов крикнул с борта:
— Что там такое?
— Капуста порченая, вашскородь! — снизу за всех ответил Блоха.
— Несите ее сюда.
— Ее и нести‑то- противно. Дух от нее плохой.
Все‑таки четверо матросов подняли кадку на борт.
— Вот, поглядите. — Мамин открыл крышку, и в нос Колчанову ударил терпкий запах. Мамин зачерпнул ладонью и поднес ее к самому носу офицера: — Видите?
Колчанов брезгливо поморщился и отвернулся.
— Не глянется, ваше высокородие? — насмешливо спросил Клямин.
Колчанов не успел ответить, прибежал баталер Семкин, и все накинулись на него:
— Чем кормите?!
— Мы не собаки.
Привлеченные шумом, на верхнюю палубу стали стекаться еще матросы. Толпа густела, и шум становился тоже более густым и угрожающим. Семкин, притиснутый к фальшборту, поправил сползавшие на нос очки и вдруг пронзительно и тонко крикнул:
— Ма — ал — чать!
Толпа удивленно смолкла, а Семкин, должно быть и сам напуганный собственным криком, растерянно спросил:
— Что же это вы, братцы? — Ему никто не ответил, и он торопливо заговорил: — Я беру то, что мне дают. Все это проверено медициной, к употреблению признано годным, а мы еще кипятком ошпарим, и сойдет.
— Нет, не сойдет! — решительно возразил неведомо откуда возникший перед Семкиным машинист Степанов и толпа ‘опять загудела:
— Жри сам!
— Станут оне жрать! Для офицерьев‑то вон только что телку забили. Еще теплая!
— Чего с ним толковать! Айда к командиру!
Колчанов, тоже притиснутый к борту, ловил на себе гневные взгляды и понимал, что должен что‑то предпринять, но не знал, что именно.
— Тихо! — сказал он и поднял руку.
В наступившей тишине он отчетливо услышал, как Клямин сказал стоявшему рядом Шумову:
— Дуй за Николаем, а то как бы худа не было.
Шумов стал протискиваться сквозь толпу, а Колчанов заговорил:
