Только один рейс - Виктор Александрович Устьянцев

Катер был совсем дряхлый. По ночам даже в тихую погоду он кряхтел и стонал, точно жаловался кому-то на свои старые раны. Этих ран у него было много: несколько ребер-шпангоутов треснуло, они-то и скрипят особенно противно; пробоина в моторном отсеке в свое время была залатана наспех и сейчас дает течь, приходится то и дело откачивать воду из трюма; многочисленные вмятины и царапины на бортах, точно морщины на старом теле, никак не удается разгладить, хотя на это извели столько сурика и шаровой краски, что их с лихвой хватило бы на эсминец или даже на крейсер.

Портовое начальство не единожды собиралось списать катер на слом, но всякий раз, когда акт на списание ложился на стол командира базы, катер вдруг оказывался крайне необходимым. То надо кого-то подбросить на тот берег залива, то отвезти дрова и уголь на остров Лысый, то переправить почту геологам на Утиный нос.

— А, пусть себе плавает, пока сам не утонет, — говорил командир базы, отодвигая акт на списание.

И если бы однажды катер вот тут же, прямо у причала, затонул, это никого не удивило бы.

Всех удивило другое: на катере неожиданно поселился боцман со «Стремительного» мичман Карцов. Уволившись в запас, он не поехал, как многие другие, куда-нибудь поюжнее, а остался здесь, в небольшом, затерянном среди сопок заполярном порту, про который и в песне поется, что тут «двенадцать месяцев — зима, остальные — лето».

В маленьких городах о каждом знают все, а о своих соседях — чуть больше, чем о себе. Во всяком случае, всем от мала до велика было достоверно известно, что мичман Карцов, несмотря на свои сорок восемь лет, безнадежно холост и квартиры никогда не имел, поскольку все двадцать девять лет своей флотской службы прожил на кораблях.

С квартирами тут всегда было туго. Случалось, что жили по две-три семьи в одной комнате. Потом поставили целую улицу двухэтажных домов и кое-как расселили эти семейные «коммуны». В последние годы построили еще три пятиэтажных дома, и некоторые получили отдельные квартиры со всеми удобствами. Например, старшина трюмных с «Громобоя» Иннокентий Шелехов. Между прочим, он первый и предложил Карцову:

— Ты вот что, Степаныч, перебирайся ко мне. Замерзнешь в этой старой калоше.

— Спасибо, Кеша, на добром слове. Только я уж привык жить на кораблях, там все под рукой. Да и у тебя своя семья.

— Не стеснишь, мы ведь тоже привыкли жить кучно. Я этот вопрос и с супругой провентилировал, не возражает она.