— Ерунда! — категорично и не очень вежливо заметил лейтенант Стрельников. — Большинство людей занято добыванием пищи, размножением и накоплением собственности. В этой массе затерялся интеллигент. И хотя он именует себя демократом, либералом, анархистом и еще черт знает чем, он не способен возвыситься над массой и повести ее.
— Но идея гуманизма должна…
— А, бросьте, — небрежно отмахнулся Стрельников. — Вашей патокой рассуждений о гуманизме не подсластить горечь действительности. Россия отстала от других стран на сто лет, и нищета наша общеизвестна. И все эти бунты, стачки, забастовки — следствие именно нищеты, а не брожения умов.
— С этим согласен, — подхватил мичман Сумин. — Никакого брожения умов нет даже в среде интеллигенции. Просто людям хочется безумств. Мне лично осточертела скука службы, и я хочу безумствовать. Без идей, без гуманизма, без социализма. И вообще мне кажется, что революциями люди занимаются только от скуки.
— От скуки полезней всего женщины, — убежденно сказал Мясников.
Заговорили о женщинах. Мясников рассказал, как в Ревеле он познакомился с эстонкой, не знающей по — русски ни одного слова.
— Мы объяснялись только жестами и, представьте, отлично понимали друг друга.
— Представляю! — насмешливо сказал Поликарпов.
— Ах, вы всегда о пошлостях! — отмахнулся от него Мясников. — Нет, это был чудесный, неповторимый вечер, все в нем было чисто и таинственно, как будто она была из другого мира, с какой‑то неизвестной планеты, и все в ней было так воздушно…
— Поцелуи тоже воздушные? — спросил Поликарпов.
— Перестаньте! — одернул его Стрельников.
Поликарпов обиженно поджал губы и встал.
Он было совсем собрался уходить, но по пути подсел к Колчанову и сказал:
— А ваш матросик‑то, Шумов, завел себе в Ревеле матаню. Я видел.
— Ну и что? — спросил Колчанов.
— Ничего, такая миленькая. Наверное, белошвейка или что‑нибудь в этом роде.
— Пусть уж лучше матань заводят, только не занимаются политикой.
— Вот это верно! — обрадовался Поликарпов. — А то распустились вконец. И самое прискорбное то, что социализмом заражены ряды славных защитников отечества! — Поликарпов повысил голос, привлекая внимание и остальных. И Колчанов знал, что сейчас он долго и скучно будет говорить о том, что единственное спасение России — в укреплении монархии, будет грубо наскакивать на Сивцова, на Мясникова, на всех.
Поликарпов и в самом деле говорил долго, он брызгал словами во все стороны, но его, кажется, никто не слушал, хотя все вежливо молчали. Колчанов тоже молчал и думал о своем.
