Мельник выжидательно смотрел на него, а Егор сидел и молчал, не зная, как приступить к главному разговору. «Шибко своендравен Евдокимыч, ну как в долг не даст?» — думал Егор, испытывая робость и унижение. Но Петр Евдокимович держался некуражливо, и Егор подумал: «Может, поймет мою нужду и како послабление сделает супроть других, которым долгов и неуважительности не прощает». Однако заводить разговор все не решался. Выручил сам мельник:
— Говорят, у тебя сено лишнее останется? — спросил он.
— Будет возишка два. Кобыла‑то пала, дак…
— Слышал. А что с ней? — равнодушно спросил Петр Евдокимович.
— Надсадилась.
— Продавать будешь сено‑то али как?
— Пока подожду, к весне оно дороже станет. — Егор и в самом деле продать сено собирался весной, под него и занимать пришел.
— А покупателя где найдешь? Нашим не по карману, а везти в станицу — самому накладно будет.
— Там поглядим.
— А то я сейчас могу взять. Трех телушек вот прикупил, а расчету на них не было. Почем запросишь?
— А сколько дашь? — Егор пришел просить в долг, насчет сена разговор заводить не собирался и сейчас боялся продешевить. Пусть мельник сам назначит цену, а там и поторговаться можно.
— Тебе деньгами али как?
— Зачем они? Лучше мукой и зерном, а то я ведь и семенное уже съел, — сказал Егор и тут же пожалел, что проболтался. Теперь мельник увидит, что он, Егор, дошел до крайней точки и отдаст сено по самой дешевой цене.
— Давай, чтобы не торговаться, дам по пуду зерна и по пуду муки за каждый воз.
— Маловато, Петр Евдокимович. Сам знаешь, лето было какое, по былинке пришлось собирать.
— А я тут при чем? Так уж господь распорядился. За грехи, видно, наказал наши.
— Дак ведь сено‑то какое! На Марьиной пустоши косил, один полетай. Лучше во всей деревне не найдешь. И не то чтобы черное или прелое, а будто только в валки легло — и цвет и дух сохранился.
— Это еще поглядеть надо, — сухо и недоверчиво сказал мельник.
— А и погляди. За погляд денег не берут.
— Ну ладно, и так знаю, — смягчился в голосе Петр Евдокимович и махнул рукой. — Еще полпуда накину, а больше не дам.
Они торговались еще долго. Егор даже вышел из себя, что с ним бывало нечасто. Разгорячив шись, он стал похож на чайник, который закипел и гремит крышкой. Но чем больше кипятился Егор, тем спокойнее и непреклоннее становился мельник. Наконец сошлись на четырех пудах муки и двух пудах ржи за оба воза.
Егор понимал, что продешевил, но также понимал, что больше ему никто не даст. Все равно это не выход. На восемь душ, не считая Гордейки, четырех пудов не хватит и на месяц. А что дальше? Опять придется к тому же Петру Евдокимовичу в долги залезать, и то если захочет одолжить. Пока есть случай, надо просить все сразу. Однако это тоже двояко выйти может. А ну как Петр Евдокимович после такой просьбы пойдет взад пятки да и откажется от сена? Риск большой, кроме мельника, сено никто в деревне не купит, а везти в станицу и в самом деле накладно выйдет. И Егор уступил:
