— Ты чего?
— Ничего… Опаленные волосики подросли… Колючие!.. — шепнула Лариса, и от этих обыденных слов, произнесенных на ухо, предназначенных для него одного, от легкого прикосновения пальцев в Иване Одинцове все запело. В волнении он стиснул не больно, ласково и сильно пальцы Ларисы.
…Они вышли из кино притихшие, молча дошли до знакомой калитки.
— Завтра придешь? — спросила Лариса.
— Да.
— Может, не надо каждый вечер?
— Почему? — насторожился он. — Надоел тебе?
— Не говори чепуху! Я как подумаю, что за полночь добираешься каждый раз, совестно становится.
— Ну и что? Почему совестно? Иногда еще с заводскими студентами возвращаюсь одним автобусом. Только и разницы, что они с лекций, а я от твоей калитки. Так ты мне нужнее всех лекций!
— Так уж и нужнее! — кокетливо воскликнула Лариса.
Он вздохнул:
— Точно! Ты мне как дуга у трамвая. Силу даешь, чтобы двигаться вперед.
— Силу им дает ток.
— Ну, считай, что ты как ток. Ты и свет в окне, и берег, до которого надо доплыть.
— Да вы поэт, Ваня! Если хоть половина того, что вы сейчас наговорили, правда, мне можно позавидовать.
— Может быть. Еще вот что скажу. Только не задавайтесь. И если что грубо скажу, не серчайте. Я многое повидал в жизни. Я не мальчик. Так вот, около меня очень долго не было ни одной женщины. Когда вы вот так рядом стоите, мне зацеловать вас хочется. До беспамятства! От макушки до пяток бы перецеловал! А чтобы в самом деле поцеловать — подумать боюсь… Первый вечер не боялся, а сейчас — остерегаюсь. Как это называется? В ладонях бы носил! А еще надежнее — на груди, вместо креста, что ли. Ленька мне чужой, а потому что ваш — и его люблю… Даже дерево, под которым жду напротив университета, — так даже его! Может так быть?
— Вам это все кажется, Ваня. И все-то вы выдумали…
— Век свободы не видать, если вру! — воскликнул он горячо и испугался, что выдал себя, поправился: — Пусть счастья не увижу!
Лариса зябко поежилась: может, от прохлады, а скорее всего от грубых слов.
— Я пойду, — сказала она. — Поздно уже. Спокойной ночи.
Иван подумал, что напугал, отдалил себя от нее, но не знал, как исправить ошибку.
— Спокойной, — ответил он. — Только знайте, что, кроме вас, у меня нет никого… Мать не в счет. Точно говорю! Верите?!
— Не знаю… Мы и знакомы-то без году неделя. Разве можно так сразу полюбить?
— Я в этом деле мало что понимаю. В любви в этой! Как сказал, так и есть.
— А где вы таким клятвам научились? Как это? — Лариса стукнула себя маленьким кулачком в грудь и грубым голосом проговорила: — Век свободы не видать!.. Получилось!
