Лариса повела гостей через прихожую, служившую одновременно кухней, в следующую комнату. В кухне пахло чем-то вкусным. В столовой стоял овальный стол, заставленный тарелками с холодцом, винегретом, тонко нарезанной колбасой и сыром. Иван сробел, подтолкнул Василия вперед, огляделся. В комнате стоял еще сервант. В нем за стеклом укрылись статуэтки и горка фарфоровой посуды, стройный ряд больших и маленьких рюмок; у стены размещался диван, на который почти от потолка спускался ковер, прикрывавший стену. Рядом с окном боком был поставлен маленький письменный стол, на нем стопка книг. Книги лежали и на открытых стеллажах, занявших одну из стен. Между книгами и на верху стеллажа стояли горшочки с цветами; такие же горшочки с длинными вьющимися растениями висели на тонких шнурах у стен; цветы росли и в кадке, стоящей на полу перед письменным столом.
Одинцов и Грисс стояли у двери. Первый, похоже, немного оробел, мял кепку в широких ладонях. Василий держался свободнее. Он снял теплую куртку, спросил, куда ее повесить. Следом за ним сбросил ватник Иван. Лариса унесла одежду в прихожую. Потом она вернулась и позвала негромко, глядя на чуть приоткрытую дверь в другую комнату, из которой едва проникал слабый свет:
— Мама!.. Принимай гостей!.. Да проходите же к столу! — пригласила она мужчин. — И так все остыло!
За столом Лариса села напротив Ивана. Она посмотрела на него мельком, потом пристальнее.
— Что с вашим лицом? — спросила она удивленно.
Он провел ладонью по обожженному лбу, носу и щекам. Только глазницы и переносица, защищенные очками, не зудели и не чесались.
— Ничего особенного. Говорил же, что пришлось попотеть!.. Ну и работенка досталась!..
— Вы же сожгли лицо! — воскликнула Лариса и вскочила со стула.
Лариса обошла стол, склонилась к лицу Ивана, осторожно, самыми кончиками розовых пальцев провела по лбу и щекам:
— У вас же самый настоящий ожог!
Ивану было приятно, что Лариса, наконец, заметила неестественную красноту его лица, что она вот так запросто провела теплыми пахнущими мылом или духами пальцами по небритой щеке. Она была рядом. Сквозь тонкий шелк белой блузки со стоячим воротником он увидел розовые плечи и полоски бретелек, чуть врезавшиеся в тело. Глубоко вздохнул.
— Ничего, заживет, чепуха все это! Мама-то чего не идет?
— Алешку спать укладывает… Вам же компресс на лицо какой-то надо или помазать чем… Мама знает!.. Как же это угораздило так сжечь?
— Над огнем пришлось работать. Вот и угораздило.
