Желябов. Я крестьянский сын… Кто поймет тебя, как я? Народ вижу всегда, что бы ни делал. Но дело, к которому мы приставлены, мы обязаны выполнить! Приговор произнесен.
Перовская. Ну так надо исполнить его скорее!
Желябов. Соня! (Подходит, целует ей одну руку, потом другую.)
Перовская, улыбаясь, смотрит на него. Тогда Желябов наклоняется, быстро берет в руки ее лицо и целует его много раз.
Перовская (отталкивая его). Андрей, стыдись!
Желябов. Соня, неужели ты не видишь…
Перовская. Стыдись, стыдись! И тебя в бабниках числить, и ты не выше этого, о таких пустяках думаешь. Мне говорили, да я не верила! Стыдись – мы на такое идем…
Желябов. Соня, да ведь я люблю!
Перовская. Слушать не могу. Не говори, молчи, не надо! Обнимемся, как брат с сестрой. Мне – в Москву, тебе – в Александровск… Наше дело не цветами – динамитом пахнет!
Обнимаются.
Толпа на перекрестке.
Сановник. (продолжает читать газету). «Это отребье все же порождение русской земли, русского общества. Никакие правосудные казни не смогли до сих пор истребить этого семени зла…». Нет уж, извините, господа, никогда их за русских не сочту! Да и посмотрите, кто среди них!
Третий офицер. Значит, так, пол и стены оказались обиты розовым стеганым атласом, а потолок весь в зеркалах.
Второй офицер. А дверь как же?
Третий офицер. Дверь скрыта в стене.
Первый офицер. И представь себе, мамзели в натуральном виде уже там.
Третий офицер. И великие князья по одному, ну и…
Второй офицер. Главнокомандующий и накрыл, рапорт во дворец!
Западник. Правда ли, что к Перовской не пустили мать?
Третий офицер. Нет, господа, это все-таки из ряда вон, и ничего, прикроют, увидите!
Левый. Ужасно, ужасно, казнить женщину публично, ужасно…
Правый. Отчего же! Э-ман-си-пе! Равноправие, так сказать.
Славянофил. Не соглашусь, нет, милосердие в обычае русских! Нравственность общинного права…
Муравьев и Желябов продолжают свой мысленный диалог.
Муравьев. Но что им, людям без нравственного устоя, огромное движение, умственное, общественное, вызванное великими реформами царя-мученика… Револьвер и кинжал были ими забракованы. Наступила эпоха динамита! (Встает.) Вы, Желябов, начали ее в городе Александровске (смотрит бумаги) восемнадцатого ноября тысяча восемьсот семьдесят девятого года. Вы явились туда под именем купца Черемисова… С вами был рабочий Иван Окладский и неизвестная женщина, которую вы называли своей женой.
Желябов. Что до нравственных устоев, то у нас взаимно разные о них понятия с господином прокурором. Дело же под Александровском я и не намерен скрывать. Это было частью предприятий партии «Народная воля» на всех железных дорогах от Симферополя до Петербурга. Я действовал по поручению Исполнительного комитета в качестве его агента третьей степени.
