Александр Второй. В Петербурге, в Петербурге!
Лорис. Я рекомендую вашему величеству изменить маршрут, не ехать через Одессу, полиция имеет основания…
Александр Второй. Божья воля, граф, на все божья воля. Я верю в вас! (Подходит к Лорис-Меликову, крепко жмет ему руку и быстро и легко уходит.)
Лорис крестится, тяжело вздыхает и уходит. Толпа на перекрестке.
Третий офицер. Нет, вы представляете себе… Главнокомандующий и накрыл.
Первый офицер. Дорого бы я дал на местечко-то это хоть одним глазком взглянуть, право же, пять лет ЖИЗНИ отдал бы!
Второй офицер (подходя). Вы о чем, господа… Скоро ли повезут? Так ее надоело!
Первый офицер (наклоняясь к нему). Капитан рассказывал о…
Второй офицер. Капитан, повторите, ну, повторите же…
5
Петербург. Конспиративная квартира. Входят П е р о в ск а я иЖелябов.
Перовская. Какой ты бурный, Андрей! Отчего не присоединяюсь? Все оттого же – скорлупы боюсь, узости. Как хорошо, чисто, радостно было в кружке у чайковцев, дружно работали, без подчинения один другому.
Желябов. Кустарщина! Пройденное! Ты посмотри, какие мы ветви пустили! Рабочих я агитирую, либералы нам деньги дают, а ты знаешь отчего? Им конституцию от нас принять хочется, они в эту Лорисову конституцию из Зимнего не верят! Даже они не верят! Они не способны к действию, но коль скоро мы произведем действие, они тотчас же присоединятся, я кое с кем тут говорил. Ты знаешь, уже есть… ну почти есть военная организация «Народной воли». Настоящие офицеры. Вот ведь как, а?
Перовская. В деревню хочу, Андрей, там народ чувствую.
Желябов. Мужик инертен, Соня, он обманул наши розовые надежды, его сто лет пропагандировать надо.
Перовская. Дистанций боюсь, боюсь, что здесь, в городе, народ обернется в умственное понятие.
Желябов. Но если здесь аукнется, так и там откликнется, волна пойдет, не остановишь! Соня! На двух стульях не просидишь – или с нами в дело, или с Плехановым, с чернопередельцами.
Перовская. С вами я, с вами… с тобой!
Желябов (кричит). Так что же ты медлишь?! Вот и скажи нашим, жженки сегодня выпьем!
Перовская. Какой ты… Пойми сомнения мои. Не могу себя предательницей чувствовать… Когда люди не категория для логических выкладок ваших, а живые, когда я вижу в их глазах благодарность, понимание меня и себя как одного, когда они ко мне, как к сестре, – тогда минута моей жизни не напрасна, я радость испытываю, такую радость, какую, должно быть, первые христиане знали. Все существо мое ликует, все мне говорит: здесь социализм, вот он, рождается в их душах, и я роды эти принимаю. Когда я здесь, в Петербурге, среди этой конспирации, в политике вашей, я могу себя убедить, что это важно, а в душе моей тоска, Андрей, и в сердце нет радости.
