Можно ли короче, скромнее сказать о подвиге, равных которому наберется не так уж много в истории полярных странствований! Первым в мире достигнуть с суши крайней северной точки Азии - и не написать об этом ни одного торжественного слова, не похвалиться перед потомством хотя бы чуть-чуть...
Лаптев и Челюскин засняли берега Таймыра. Они сделали как бы рамку, внутри которой целое столетие так и оставалась во многих местах пустота. Теперь предстоит заполнить ее.
Пока профессор ездил на побережье, Ваганов собирал сведения о Таймырском озере. Но узнал он немногое: сами кочевники - нганасаны - редко бывали в тех диких местах.
- Камни там острее ножа - подошвы из лучшей оленьей кожи рвутся за день, - говорили старики. - Однако совсем плохие места - олешкам кушать нечего.
- У нас сапоги кованы железом... Так как же пройти к озеру?
- Зачем тебе? - удивлялись старики настойчивости Ваганова. - Пойдем лучше с нами к большой соленой воде. Рыба есть, птица есть. Хорошо!
Наконец с помощью Тита Лаптукова Ваганов узнал, что путь кочевников проходит недалеко от реки Таймыры, по которой можно спуститься к озеру. Топограф приказал делать лодку. Вернувшийся профессор немало удивил казаков, взявшись вместе с ними плотничать: барин, а топором орудует почище мужика.
Все длиннее становились дни. Нганасаны уже осматривали нарты, чинили упряжь, готовясь к перекочевке на север; женщины костяными иглами шили из оленьей замши летнюю одежду.
Однажды профессор собрал своих спутников.
- Мы начинаем дело, небезопасное для жизни, - сказал он, внимательно всматриваясь в лица слушавших его. - Буду говорить прямо. Тот, кто заболеет во время дальнейшей нашей поездки в глубину севера, должен будет остаться на дороге один, где бы это ни случилось, и ждать, пока остальные вернутся к нему на обратном пути.
Брандт съежился, слуга Фурман побледнел. Ваганов закивал головой. Старик Лаптуков и казаки слушали со спокойными, бесстрастными лицами.
- Я думаю, - подчеркивая каждое слово, продолжал Миддендорф, - что нам нет надобности отправляться всем вместе. Господину Брандту, а также тебе, Фурман, лучше остаться здесь. Томилов, - он кивнул на одного из казаков, поможет вам заниматься наблюдениями на нашей метеорологической станции.
Брандт затеял вялый спор, говоря, что ради бескорыстного служения науке он готов идти на любые лишения и даже на смерть. Но Миддендорф без труда убедил его, что интересы науки требуют присутствия такого опытного метеоролога именно здесь, на этом становище...
