— Ах да, конечно же.
«Откуда ей знать об этих войнах? И той и другой. Как и почему они начинались, как заканчивались? Что было потом? — подумал Палмер. — Да и, собственно, с чего? Ничего не поделаешь — другое время, другое поколение…»
— Скажите, а вы хоть что-нибудь помните о Второй мировой? — сам не зная почему вдруг спросил он.
— Не очень. — Она отхлебнула кофе из своей чашки. — Я была слишком маленькой.
— Да, тогда в Голландии было нелегко, это точно. Репрессий хватало выше крыши.
Последовала короткая пауза. Она внимательно его оглядела. Затем произнесла:
— Я не голландка.
— Да, простите. Похоже, вчера я несколько ошибся.
— Ничего страшного. В данном случае и да, и нет. Меня можно считать и голландкой, и кем хочешь еще. Я жила практически во всех странах Европы. Благодаря папе. Ему приходилось тут везде работать.
— Этим и объясняется ваше знание стольких языков?
Она усмехнулась.
— Возможно. Но… но почему Компьень? Какие такие воспоминания, если, конечно, можно спросить, вас туда тянут?
Палмер молча доел свой рогалик.
— Кое-что, оставшееся после последней войны. На самом деле ничего особенного. — Не рассказывать же постороннему человеку о нескольких днях чудовищной неопределенности, о том, как с риском для жизни ему удалось сбежать оттуда, о женщине… — Это случилось во время войны, — как бы в забытье пробормотал он.
— Значит, вы тогда были во Франции, так ведь?
Он молча кивнул.
— Через день после освобождения Парижа. — Тогда ему приходилось думать, много думать, как выбраться из всей этой каши. Живым. — Впрочем, это далеко не самая интересная история. В общем, ее лучше увидеть, чем самому себе пересказывать.
Грегорис слегка нахмурилась.
— Простите, а можно чуть пояснее?
— У нас в Штатах есть очень популярная школьная игра для детей, называется «покажи и расскажи». — Он остановился, почему-то печально вздохнул. — Они приносят в школу самые разные вещи, собственно говоря, любые, и рассказывают о них реальные или придуманные истории. А потом их все вместе обсуждают.
На ее лице показалась добрая улыбка. Наконец-то!
— Да, для детей это, наверное, просто здо́рово.
— Возможно. Хотя, я, похоже, уже слишком стар для этого. Для меня важнее показать что-то, и пусть это само объяснит, что оно такое.
У Палмера вдруг появилось странное ощущение, что ей трудно говорить на личные темы. Почему? Из-за его профессиональной сдержанности?
И все-таки ее прорвало.
— Скажите, а у вас есть дети? — неуверенно спросила она.
