беспомощный —
Снаут, кибернетик станции. Сначала он кажется просто
безумным или напившимся до белой горячки. Он подозрителен, раздавлен
страхом, ответы его уклончивы и односложны.
Сарториус наверху, в лаборатории. Если увидишь кого-нибудь другого,
понимаешь, не меня и не Сарториуса, понимаешь, то... не делай ничего...
—
Кого я могу увидеть? Привидение?!
—
Понимаю, думаешь, я сошел с ума. Еще нет. ...Владей собой. ...Будь
готов ко всему...
—
Галлюцинации?
—
Нет, это реально. Не... нападай. Помни.
Кельвин идет к Сарториусу. Дверь в лабораторию заперта, но там слышны
голоса... Слышен женский смех... На стук Сарториус не открывает.
Кельвин угрожает высадить дверь, если ему не откроют тотчас же. Появля
ется Сарториус, с трудом прикрывает за собой дверь и придерживает ее
руками — кто-то все время пытается открыть ее изнутри. Происходит
бурное объяснение. Затем Сарториус скрывается. За дверью мечутся чьи-
то руки
,
и слышится смех.
...Кельвин один в своем кабинете. Тихо и полутемно. Он пытается заснуть и
не может. Наконец, кажется, задремал.
Из темноты у противоположной стены возникает девушка, красивая и
печальная. Это его Хари, умершая десять лет назад.
Пришельцы иных миров бывают загадочны и прекрасны, иногда уродливы, иногда причудливы, как лиловые цветы в романе Саймака «Все живое»,
иной раз —
ужасны... В неизбежности «ужасов», если не природа, то во
всяком случае традиция старой фантастики. Но в высокой фантастике
призраки, фантомы появляются не даром. Как заметил в одном из писем А. П. Чехов (правда, по другому поводу) «...у них есть какая-то цель, как у тени отца Гамлета, которая не даром приходила и тревожила воображе
ние».
Зачем же возникают эти фантомы на станции Солярис? Зачем смущают
покой и душу троих ученых, занятых благородным делом Контакта с иной
цивилизацией? Зачем вызывают страх, угрызения совести?.. Среди множества мотивов современной фантастики тема встречи с будущим кажется самой естественной для этого жанра. Для писателя-фан
таста, уносящегося в даль гипотез, туда, в надзвездные миры (так же,
впрочем, как для писателя-историка, погруженного в глубины веков), заботы нашего времени, казалось бы, неизбежно отступают на второй
план. А между тем интерес к делам земным и сегодняшним, интерес к
человеку на Земле — в чем, разумеется, нет ничего фантастического, —
то и дело дает знать о себе. То, что события происходят где-нибудь за тысячу световых лет от Земли, не имеет при этом никакого значения. И часто на страницах одной книги, где-нибудь в отдалении будущего, среди вселенского холода далеких миров повеет вдруг тревожным теплом
