Так оно и получилось. Начальник пароходства прочел докладную, взглянул на кадровика.
— Что ему за это было?
— Ничего, Николай Михайлович. Перед открытием навигации время напряженное.
— При чем тут время? — раздраженно перебил начальник. — Вот во что обходится безалаберность. Кстати, сколько лет вы работаете в кадрах пароходства?
— Был инспектором два года, теперь — начальником.
— Привыкайте работать более серьезно…
Волны вскипали за кормой буксировщика. Откатываясь к берегам, ударялись о них и исчезали. По всей ширине реки плыли ошметки пены, рыхлые недотаявшие льдины. То тут, то там выныривали набухшие бревна — топляки, так и норовившие угодить под нос судна, проползти по днищу и задеть винт. Буксировщик шел за первым плотом. Навигация предстояла трудная. Сильный паводок снес некоторые причалы, унес подготовленный для сплава лес.
Матрос Василий Бойко вяло покручивал колесо штурвала, поглядывал на левое крыло капитанского мостика, где стоял задумчивый капитан. Стычка с директором судоремонтного завода, потом затяжка времени с освобождением причала — все это волновало Трегубова. Капитан покусывал нижнюю губу, немигающе глядел на неспокойную воду реки, нервничал. Директор завода оказался человеком принципиальным и твердо настаивал на том, чтобы капитана отстранили от навигации. Но попался сговорчивый кадровик… Ладно, как-нибудь утрясется дело. Вот только как штурман?
Голованова он впервые увидал на совещании портовиков накануне открытия навигации. Среди знакомых капитанов, ветеранов флота, курсантов, работников порта он ничем не выделялся. Правда, лицо у него было не речника, сразу видно. Оно было больше похоже на лицо грустного музыканта. Но когда слово предоставили Голованову, все поразились живому, продуманному выступлению. О деле говорил. И как! Задел за живое. И вот теперь такой оратор ходит в его подчинении. А не специально ли его подослали, чтобы сменить его, капитана? Это тревожило. Понятно, Голованов молодой, энергичный.
Трегубов был из сибиряков, из тех, кого природа наделила молчаливостью на десятерых, силой на пятерых. Пошел он в деда, который всю жизнь землю пахал — случалось, и на быках. Рассказывали: заупрямился как-то бык, встал — и ни туда ни сюда. Как ни понукал дед, как ни кричал — хоть бы что. Упрямым оказался. Разъяренный дед подскочил, кулачищем в лоб быку трахнул — тот так и упал замертво. Оттащил его дед в сторону, сам стал в упряжку с другим быком. Так и допахали в паре бык с человеком. Потом, правда, дед жалел, что прихлопнул хорошего быка.
