В 16:10 вторника 16 февраля 1988 года он вывел прописными буквами всё в том же дневнике: «Я ДОПИСАЛ». В среду 17 февраля внес в текст незначительные исправления и «объявил книгу завершенной». В четверг ксерокопировал рукопись и разослал литературным агентам. За выходные «Шайтанские аяты» были прочитаны Самин и Полин[53]. В понедельник Самин сказала, что книга ей в основном очень понравилась. Только описание смерти Чангиза вызвало у нее смешанные чувства. «Мне все время хотелось сказать: „Я тоже при этом была. Он это говорил не тебе, а мне. Это я ему сделала, а не ты“. Но мне в твоей версии места не хватило, и теперь все будут думать, что все было именно так, как ты рассказал». Ему нечем был ответить на ее упреки. «Ладно, — сказала она. — Главное было выговориться. А в остальном как-нибудь переживу».
Покинув письменный стол своего создателя, книга меняется. Даже прежде чем кто-нибудь ее прочтет, прежде чем кто-то другой, помимо автора, пробежит взглядом по одной-единственной ее строчке, она становится безвозвратно иной. Становится книгой, которую можно читать, которое не принадлежит более одному только автору. Она, в некотором смысле, обретает свободу воли. С момента, как началось ее путешествие по свету, писатель больше над ней не властен. Отныне, когда собственноручно написанные им слова стали доступны посторонним, он читает их совсем по-другому. Они складываются у него в другие, новые предложения. Книга уходит в мир, и мир переписывает ее.
«Шайтанские аяты» оставили родной дом и при соприкосновении с внешним миром подверглись совсем уж экстремальной метаморфозе.
Все время, пока он писал этот роман, у него над столом, приколотая к стене, висела записка: «Написать книгу — все равно что, подобно Фаусту, заключить договор с дьяволом, но только на противоположных условиях: за бессмертие или, во всяком случае, за долгую жизнь в памяти потомков у тебя отбирают земную жизнь или просто рушат ее»
— А скажите, почему Маргарита вас называет мастером? — спросил Воланд.
Тот усмехнулся и сказал:
— Это простительная слабость. Она слишком высокого мнения о том романе, который я написал.
— О чем роман?
— Роман о Понтии Пилате.
…
— О чем, о чем? О ком? — заговорил Воланд, перестав смеяться. — Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы? Дайте-ка посмотреть. — Воланд протянул руку ладонью кверху.
— Я, к сожалению, не могу этого сделать, — ответил мастер, — потому что я сжег его в печке.
