— Ты правду говориль… просека… брюке… партизан? — прохрипел гауптман.
— Правду, — нахмурился проводник, будто сердился на тех, кто ему не верил. — Я всегда говорю правду. Вот давайте пойдём! — И решительно шагнул к арбам, возле которых жались солдаты-пугала.
— Найн, найн! [16] — схватил его за плечо переводчик.
Гауптман снова что-то залепетал переводчику. Рыжий, не отпуская Гришиного плеча, молча слушал своего шефа. Даже не жевал ничего, как он это делал всю дорогу. Прислушался и Гриша. И хотя всего не понял из разговора, однако кое о чём догадался, потому что несколько раз капитан выкрикнул «Старый Хутор» и «километр».
«Что сказать?» — суматошно думал Гриша. Если он скажет, что далеко, гауптман вновь вынет свою карту и догадается наконец, что вот уже который час колонна кружит почти на одном месте. И тогда прощайся, Гриша, с лесом, с родной Ревною, с голубыми рассветами… Он поднял лицо к небу. Вон как светится Млечный Путь, значит, уже за полночь.
— Тут теперь недалеко, — сказал Гриша как можно бодрее.
Но эти слова всё равно не вызвали энтузиазма. Всадник перекинулся несколькими словами с переводчиком, ткнул нагайкой маленького проводника.
— Вифиль километр? [17]
— Три-четыре от силы.
Да, теперь как раз время удрать. Пусть только офицер с переводчиком начнут свою нудную и непонятную болтовню, пусть хоть на минутку забудут о нём. И тогда ауфвидерзеен, фрицы!
И вот они залопотали. У Гриши всё внутри похолодело, как перед прыжком в воду. Ну, пора… Ступая бесшумно, затаив дыхание, он тенью обошёл гнедого, прислонился к арбе. Какое-то мгновение постоял, потом двинулся к другой. Солдаты были рады передышке, дремали. Вверху заманчиво сиял Млечный Путь. «Ну, ещё немного, ещё шаг, и ищи ветра в поле!..» Треск сухой ветки под ногой показался выстрелом.
— Рус!
Гриша застыл на месте, сердце вот-вот, кажется, лопнет.
— Убегайт? — наклонилось к мальчику обрюзгшее лицо, запахло колбасой.
— Что вы?.. Я грелся возле арб… Я замёрз…
Рыжий впервые за ночной переход рассвирепел.
Раньше он полумеханически и вяло толкал проводника палкой в спину, не торопясь, водил на «спрашивайт», пил шнапс, жевал колбасу и не очень точно переводил офицерские указания. А сейчас прямо-таки осатанел:
— Замйорз?.. Я тебье… дам замйорз… Мы аллес, все замйорз. Форвертс!
«Поверил! — обрадовался мальчишка. — Ничего, перехитрю я его во что бы то ни стало».
Переводчик же, немного успокоившись, опять на-чал потягивать из фляги шнапс, прерывисто дыша, как после быстрого бега. Солдаты потопали дальше молча, помаленьку и тяжело, случалось, конь захрапит, и ни с места. Тогда солдаты сбрасывали с арбы полотенца, пальто, костюмы, рассовывали по другим арбам. Но вот упал на колени передний битюг. Колонна остановилась. Громко зачавкали солдаты, она снова грызли сухари. У Гриши даже голова закружилась от этого чавканья: сегодня у него во рту не было и макового зёрнышка. Сколько раз поглядывал на солдат, сколько раз его рука готова была протянуться как у нищего. Но до боли, до крови закусывал он губу, отходил от арб.
