Ближайшие к нам гладиаторы были заняты друг другом – они вяло имитировали бой и, по моим ощущениям, совсем не стремились умереть. Лучше всего было убраться из этого героического пространства, не вступая в культурный обмен.
Кедаев завороженно глядел на гладиаторов и львов. Пока он меня не видел, я поменял одежду на футбольную майку и трусы (если бы можно было так быстро переодеваться и в жизни), а потом оклеил ближайшую стену арены наспех состряпанной рекламой, в которой более-менее правдоподобно выглядели только «Кока-кола» и «Michelin».
Зато там была самая настоящая дверь. Еще секунда, и в моих руках появился футбольный мяч, который я с силой кинул Кедаеву в затылок. В самое время – им уже начинал интересоваться один из львов.
Кедаев обернулся, и я тут же дернул его за руку. Сильный рывок помогает сбить фокус и перейти к новому фрейму.
– За мной!
Он послушно подбежал вслед за мной к двери с «Кока-колой» – и я пропустил его вперед, предусмотрительно кинув ему в спину еще один мяч, чтобы он не слишком задавался вопросом, почему у него под ногами песок.
За дверью, как я и ожидал, все стало проще.
Протолкавшись через толпу футболистов в полосатых майках, идущих к выходу на поле, Кедаев увидел впереди людей с телекамерой, и у него сработал рефлекс – он кинулся в боковую дверь с надписью «Auth. Pers. Only»[16], на ходу обрастая костюмом и галстуком.
За дверью была ведущая вниз металлическая лестница в четырехугольном бетонном колодце, освещенном холодными галогеновыми лампами. Еще не шорткат, но уже близко.
Мы, кажется, покинули наконец циклическую память – ушли, как говорят профессионалы, с маршрута личности. В этот раз обошлось без бизнес-референций. И очень хорошо – я терпеть их не могу. Эхо деловой активности, достигающее лимбо, редко похоже на фильмы про Уолл-Стрит. Чаще всего оно выглядит неприглядно – какое-нибудь блуждание по смердящему болоту в поисках светящихся гнилушек или многоведерная клизма избитому и связанному бегемоту, который должен просраться в охраняемый ФСБ бассейн.
Наверно, дело было в том, что Кедаев незадолго до смерти отошел от дел – и уже практически перестал о них думать.
Теперь мы погружались в пучину совести. Это обычно выглядит как долгий спуск вниз. Чаще всего по лестнице, хотя бывает и более экзотичная символика: за одним из халдеев я слезал по канату с огромной секвойи.
Мы спускались долго – и скоро Кедаев забыл, что я иду следом. Он провалился в свои думы – и эти думы были мрачны, если судить по тому как стало меняться окружающее лестницу пространство.
