— Это не я, — сказал Семён.
Она опять улыбнулась.
— Ничего, я потом уточню. Думаю, это кто-то из вашего рода.
— Дед?
— Не-ет. Даже не прадед, много дальше.
Подумала и добавила:
— Может, это Архип, по имени которого зовётся ваша деревня. Я пока не знаю.
Так ли, нет ли, но Семёну ясно было, что этот мужик, судя по его смелым и неуклончивым глазам, никому не дозволил бы бесчинствовать на озере. Это хозяин был! Хоть и в бедности, но хозяин.
— А вот что бородатый и с такими руками… вы придумали? Неужели тот мой прадед был таким?
— Так отразилось в озере, — объяснила она. У меня отсутствует воображение, я ничего не выдумываю.
— И церковь? — спросил Семён после паузы. — Тоже оттуда, из озера?
— Да. Там всё, что было, и то, что есть ныне. И мы с тобой. Материя хранит в себе отпечаток образа — это ее память. Она и в озере, и в воздухе, и в камне.
Семён удовлетворенно кивнул:
— Как на фотопластинке.
И по своему обыкновению, впал в задумчивость. Ему послышался колокольный звон, плывущий над Царь-озером, и почудился большой костер в ночи, когда языки пламени рвутся вверх подобно росткам молодой осоки, подобно колоколенке церкви.
Актёр подошел, оживленный, азартный, о чем-то заговорил, но Семён его хоть и слышал, но не взял в понятие.
— Семён Степаныч! — окликнул Роман. — Что закручинился? Здоров ли?
Тот в ответ ни гугу. И напрасно: Роман рассказывал, как поставил удочку с живцом, и на его глазах подплыл бобер и живца откусил. Происшествие такое отнюдь не огорчило рыболова, а напротив, привело в восхищенное удивление.
Но Размахаю было не до этой пустяковины.
— Это что же, — сказал он, — придет время, и озеро пропадет, как наша церковка. И все, что в этой воде подобно изображению на фотопленке, погаснет? Пропадет, и ничего не останется?
Ведьмочка-художница, наверняка знавшая что-то, молчала, и это встревожило Семёна.
Актёр взял в руки альбом, разглядывал, как видно, церквушку, приговаривал:
— Хороша. Ах, как хороша!
— И что же останется? — вопрошал Размахай. — Чертополох? Или пустыня сюда придет?
Никто ему не отвечал.
— Семён Степаныч, молочка бы парного, а? — вздохнул мечтательно Роман и положил руку ему на плечо. — Я и котелок вымыл. Вон он под кустиком.
Пастух рассеянно взял вчерашний котелок и отправился к стаду.
— Что, его дела плохи? — спросил актёр у женщины, провожая его глазами.
— Боюсь, что да, — тихо отвечала ему подруга. — Я не могу предсказать всего до мелочей, но в главном, боюсь, что да, плохи.
