— Зачем же они погубят его?
— Ты про озеро?
— Разумеется.
— Странно, что этот вопрос ты адресуешь мне, — женщина вдруг заволновалась, тонкие руки ее стали беспокойны. — Я возвращаю тебе его, ты и ответь. Дело не только в этом озере — таких озер — тысячи! Во имя чего вы их губите? Чем вы будете дышать? Чем вы будете живы?
— Значит, Царь-озеро обречено, — вздохнул актёр после продолжительного молчания. — Ай-я-яй. Что же тогда ожидает нашего пастыря?
Он оглянулся на стадо, где Семён уже присел на корточки возле Светки, зажав котелок в коленях.
— Посмотри, пророчица моя, как он доит! Это ж высший класс: попасть струями молока в котелок. Я думаю, он мог бы и в бутылку точно так же надоить!
Женщина тоже посмотрела в сторону стада, и слабая улыбка появилась на ее лице. Актёр спросил:
— Он утверждает, что у судьбы в резерве. От него что-то зависит?
— Как от каждого из нас. А за него я боюсь.
Тень прошла по ее лицу, некое содрогание, как от боли, пробежало по худенькому телу.
— Не надо, — он заботливо, этак осторожно обнял ее за плечи. — Мы пройдем каждый свой путь. Не надо нас жалеть. Может быть, кому-то из нас повезет, и ему выпадет тот подвиг… как целебное средство от массового помутнения разума.
— Не тебе, не тебе.
— Как знать! — отозвался он обидчиво.
— Прости меня. Что-то сегодня смутно на душе, никак не найду успокоения. Даже вот рисовать принялась да не помогает.
— Тогда уедем? Я знаю одно местечко на Нерли Волжской.
— Что ж, можно и уехать. А предок хорош, верно? Сколько жизненной силы, сколько отваги! И воин, и охотник, и хлебопашец. Вроде твоего Ивана. Хорошие тут жили люди, Рома, хорошие. И ещё живут, верно?
— Мельчаем, мельчаем, умница моя. Верно наш пастырь говорит: исчезает чистая вода, всё грязнее воздух. Я недавно где-то вычитал: даже миражи и призраки бывают лишь в чистой атмосфере! Ведьмы и русалки перевелись, ты — последний экземпляр, как знамение грядущей катастрофы..
— Ты поплатишься за дерзость, — пригрозила она шутливо.
— Пища наша всё более и более отравляется химией — и молоко, и зерно. Мы умираем при жизни, как тот камень, что ты показывала вчера.
— Но ведь ты вроде бы оптимист! — напомнила она.
— Мне хочется быть оптимистом, а получается из меня только жалкий бодрячок, — признался он.
Семён уже возвращался назад. Котелок он держал столь бережно, как вчера, но молоко раза два выплеснулось через край.
Опять эти двое пили, передавая котелок друг другу, а пастух стоял рядом, из деликатности стараясь не смотреть, как они пьют, и однако же, покоряясь властной силе их притяжения.
