Перед выстроенными кантонистами нетерпеливо ожидал Мараева начальник школы полковник Курятников. Барабанщики тоже были готовы, были заготовлены и розги, вымоченные в горячей соленой воде.
— Прочтите, ваше высокоблагородие, хоть вот эту записку вперед, а там…
Мараев вынул из-за обшлага шинели сложенную вчетверо бумагу, на которой ровно ничего не было написано, и, подойдя вплотную, подал ее.
Полковник взял в руки бумажку и стал ее развертывать. В это самое время Мараев схватился обеими руками за его эполеты, один он полностью сорвал, а другой — наполовину; вырванным эполетом ударил полковника по лицу. Офицеры и фельдфебели бросились на Мараева, повалили на землю и в исступлении начали стегать его.
На голове и ногах его сидели солдаты, а два барабанщика уже рвали розгами живое мясо из его тела. Ему отсчитали около 500 ударов и полумертвого стащили в лазарет. Через некоторое время военный суд приговорил Мараева к каторжным работам на 8 лет. Прощаясь с товарищами, Мараев, уже страшная, неузнаваемая тень прежнего красивого, здорового юноши, искренне радовался своему избавлению от кантонистской жизни. Он не допускал даже мысли, что на каторге жизнь может быть хуже, чем в заведении кантонистов.
Трагедия с Васильевым разыгралась несколько лет спустя.
Однажды в канцелярию школы ввели под конвоем мужчину лет 25-ти, заросшего бородой, в арестантской одежде и кандалах. То был Васильев. За конвоем стояла молодая женщина, держа за руку мальчика лет шести.
История странствования и возвращения Васильева была довольно коротка. Пробравшись за несколько сот верст от Нижнего Новгорода, он достал чужой паспорт. Поселился в маленьком городишке и трудом накопил небольшой капитал, женился и занялся торговлей. Родился мальчик. Тихо, мирно прожил он таким образом несколько лет. Временами грустил, вспоминая мать и сестру. В такие минуты Васильев пил. Однажды, будучи навеселе, неосторожно открылся тестю, а тот, в пылу ссоры с зятем, — выдал его полиции.
Полиция сперва высосала из него все его деньги, а потом засадила в тюрьму, разузнала откуда он родом и отправила в кантонистскую школу в Нижний Новгород.
Васильев упорно отрицал, что он бывший кантонист, выдав себя за мещанина, как было указано в приобретенном им паспорте. Тогда начальник школы велел ввести монашенку. Взглянув на арестанта, она пошатнулась и, зарыдав, хотела броситься ему на шею.
— Он, батенька, он, мой брат Вася! — сквозь слезы заговорила монашенка. — Вася, голубчик, ведь это же ты, мой сердешный.
