– По-моему, этот Дуремар тебя подставил. И меня, мразь, подставил тоже. Эта скотина, Браславский, решил обвести вокруг пальца нас обоих, отправить в могилу и сплясать на поминках. А после жить долго и припеваючи.
От волнения и длинных объяснений у Егора пересохло в горле.
– Почему обоих? – просипел он.
– Если я перевезу тебя на тот берег, чтобы укрыть от погони, они не отстанут. Увяжутся следом и навечно застрянут между миром живых и миром мертвых. Отличная, знаешь, получится стража. Только нам ходу назад не будет. Сдохнем. Оба, – жестко подытожил Грека.
Лицо его приобрело землистый оттенок; на виске рядом со шрамом отчетливо билась жилка.
С убийственной ясностью Егор понял: Греке хорошо за сорок, у него расшатанные нервы, подорванное здоровье и больное, старое сердце. Грека не сдюжит. Не станет помогать Егору.
Рассчитывать не на кого и не на что.
Он, Егор Климов, без вины виноватый, не предатель, не вор и не убийца, остался один на один с Дикой охотой.
Промозглый, пахнущий тиной воздух. Шорохи, скрип дерева, невнятное бормотание реки. Полумрак. В лодке никого нет. Из уключин торчат обломки весел; дно пустое, без надоевшей уже рыбы. О борт лениво плещут волны, подталкивают лодку к берегу – до него рукой подать – и, отхлынув, влекут назад.
Егор спрыгивает и по колено в воде идет в обход растущих вдоль берега камышей.
Здесь тихо и тревожно. На темном песке белеет выброшенный водой мусор, пахнет гнилью. Здесь – на берегу, где никого нет. Егор в замешательстве оглядывается: узкая полоса песка заканчивается, склон круто поднимается вверх. Не склон – обрыв. В вышине грязными клочьями расползается туман.
Издалека доносится слабый плеск весел. Отсюда почти ничего не разобрать, согбенная фигура лодочника еле различима в тусклом свете звезд.
– Грека-а! – кричит Егор, приставив ладони ко рту. – Помоги мне! Пожалуйста!
Крик глохнет, вязнет в тумане. Здесь нет даже эха.
– Грека! – неуверенно зовет Егор.
Человек не оборачивается. На миг вынырнув из-за туч, луна скупо очерчивает его силуэт – силуэт дряхлого старика.
– …ро-он, – откликается река вместо эха.
В лодке за камышами горбится тень. Кряхтит. Сморкается.
– Сдохнем. Оба, – слышит Егор. – Ты не понимаешь. Я ведь не он.
– …х-ха, – издевательски шепчет река.
Егор открывает глаза. Они с Грекой сидят на кухне и смотрят друг на друга в упор.
– Плату хотел вернуть, – словно извиняясь, говорит Грека. – Лучше уж бессонница.
За окном на крыше сарая чирикают воробьи. Воробьям все равно. 
