— А говорят: от собак — блохи, от мужиков — дети.
— Ну так хорошо! — сказал он бодро. — Дети — цветы жизни.
— Плохо ли! — вздохнула она. — Только вот ваше мущинское дело — погостил да и уехал. Знамо дело — не рожать. А баба потом мучайся с ребенком.
— Одно теряешь, другое обретаешь, Валентина свет Павловна, — возразил Соломатин. — Так уж устроена жизнь: за все платить надо. И ночи бессонные, и страдания, и нищета прижимают, но и голосок сыновний слышишь, и глазки его сияют тебе навстречу. У всякой женщины должны быть дети, иначе, как ей и на свете жить!
— Так-то оно так, — сказала старуха. — А случись наоборот: погостила баба у мужика — он бы и родил. И валандайся мужик с ребенком. Что ты на это скажешь, герой?
— А то скажу: случись такой порядок вещей, я исполнил бы свой долг.
— Ну-ну, — проворчала она. — На словах-то мы все горазды.
— Слова словами, а тут дело святое, — строго сказал Соломатин.
— Вот я молочка принесла, — сказала тетка Валя уже миролюбиво. — Попоить надо, теленка-то. Ишь, какой! Тоже цветок жизни.
Видно было, что она еле-еле приплелась, и поить теленка сил у нее не было, только распоряжалась:
— Молочко-то погрей, не до горячего, а чтоб только тепленько.
Флавий Михайлович мыл руки над тазом, поглядывал на теленка; мыл тщательно, словно хирург перед операцией.
— В миску налей, — подсказывала тетка Валя, — или в чугунок да сунь в печь, в жараток. Небось, там угольки.
Молоко подогрели, тетка Валя опустила в него палец, как термометр:
— Годится. Ты руку сунь в молоко и с пальцем ему давай, с пальцем, пусть сосет.
Теленок крепко прихватывал соломатинский палец, того и гляди откусит.
— Да не бойся ты его! — ободряла она то ли теленка, то ли Соломатина. — Чай, не волк, не заест тебя. Соломатин улыбался.
Тетка Валя, видя, что дело это им уже освоено, уплелась к себе домой.
19
Теперь, заходя в жилую половину избы, Флавий Михайлович неизменно встречал дружелюбный взгляд теленка. А тот уже взбрыкивал, подкидывая тощий зад и поскользаясь на мокрой соломке. Ручеек от загородки выписывал загогулину к самому порогу.
Соломатин, проходя мимо, укорял:
— Нехорошо себя ведешь, Фёдор, нехорошо. Не по-мужски, несолидно. Ты извини, я откровенно говорю, с дружеской прямотой. Я ж тебе посудинку подставил, учись быть культурным.
Имя Федор почему-то соответствовало юной скотинке, неведомо почему.
Ольга вернулась с работы вечером и застала великий разор в доме. Пахло печной сажей, кирпичной пылью, глиной, через сени натоптана была грязная дорожка на улицу, у крыльца стояла широкая желтая лужа. Но теленок был напоен, соломка у него постлана свежая, печь истоплена, что-то даже сварено — все путем.
