— Ишь, как хорошо, — похваливала Ольга и раз, и два.
Он ей на это:
— Мужик — он и в Африке мужик.
Спать легли, словно муж и жена, однако в постели она по-прежнему оборонялась от него, словно от насильника, хоть и не столь упорно, как в предыдущую ночь.
— Ну, хватит, — говорила она. — Уймись.
Одна-единственная мысль пробуждала в ней любовное чувство: «Маленький у меня будет…». И от этой мысли глубинное содрогание отзывалось в ней, заставляло ее делать встречные движения; руки хоть и неуверенно, однако же явно обнимали его, мужчину. Слово это — «маленький» — имело волшебное действие.
А Флавий Михайлович в свою очередь. Ни одна из женщин, которых он знал ранее, не вдохновляла его так, как эта Ольга. При том, что была чуть ли не враждебна к нему в постели. Он не возмущался — его это забавляло.
— Ну что ты лежишь, как дубовая колода! — тормошил он ее со смехом. — Как камень-валун, как глыба ледяная! Когда мужчина и женщина вдвоем, они должны самозабвенно трудиться — это творческое, вдохновенное дело! Грех двоим лениться в постели, это ведь не просто труд, а труд любовный — высшее проявление жизненных сил!
— Никакая не любовь, а обыкновенное распутство, — отвечала она. — Просто молодая баба, потерявши стыд и совесть, привела чужого мужика и уложила в свою постель. Вот и все.
В ответ он читал ей стихи:
Любви очарование исходит
От ваших слов, и я, внимая вам,
Не только вновь пылаю страстью сам,
Но верю — с милой то же происходит.
— Что ты там бормочешь?
— Душа моя, я читаю тебе сонеты Петрарки. Он сочинил их для нас семьсот лет назад.
— Наверно, их надо читать не в постели?
— Отчего же! Место самое задушевное — постель.
— Да не тискай ты меня! И не трогай их, оставь их в покое.
— Там не тронь, тут не тронь, — ворчал он. — Ты ж красивая, цветущая женщина! Как я могу лежать рядом равнодушно? А ты должна вся огнем полыхать!
— Счас, распылалась.
Ночью случилось вот что: в самый ответственный момент подвела кровать. И смех, и грех: сломалась какая-то перекладина — вместе с матрацем и досками под ним любовники рухнули вниз, пружины зазвенели и стоечки деревянные с грохотом упали на пол. На мгновение и непроизвольно Ольга прижалась к Соломатину, словно они полетели оба в пропасть, но тотчас отстранилась, замерла.
— Первое объятие, — отметил он. — Видимо, для того, чтоб ты меня пылко обнимала, нужно землетрясение или извержение вулкана. Ну, что ж, еще не все потеряно.
Насколько ее сконфузило происшедшее — проклятая кровать! — настолько его развеселило. А Ольга встала и ушла от него, говоря в сердцах:
