Однажды, спохватясь, подумал о себе с укором: «А что это я, в самом деле, в моих заветных мечтах только о еде да о бабе, только о бабе да еде? Какое я все-таки примитивное создание!»
Фантазия дальше не шла: трудная дорога, радостная встреча, хозяйская работа возле дома. Он ходил, в сущности, по одной и той же стежке: через те или иные испытания — к отрадному концу, когда уже проваливался в сон. Но отрада-то, отрада-то в чем? Ничего больше-то и не хотелось, только чтоб тихий хуторок и ласковая женщина.
«Так ведь опять будет то же, что с Татьяной! Ну, народим детей, и вырастут еще двое-трое вот таких оболтусов, как мои. То-то радости от них!»
И сам же себе возражал:
«Нет, там они с раннего детства втянутся в хлопоты по хозяйству: огород копать, за скотиной ухаживать, в лес с топором, на озеро с сетью, косить и стога метать, пахать и сеять, жать и молотить. Это здесь они лоботрясничают, не знают, чем занять себя, а там-то была бы у них нормальная, здоровая и такая красивая жизнь! Ведь природа облагораживает человека, очищает душу и тело. Она приучает трудиться, а труд — как молитва».
На хуторе том лошадка у двора, собака у крыльца, звон твоего молота по наковальне или в твоих же руках звон бруска по косе.
— Женя, ты спишь? — донеслось с надувного матраца.
— Нет.
— Я вот думаю: хорошо бы ребят наших туда.
— Пусть ищут свой хуторок, — проворчал он через некоторое время.
— Они не умеют, Женя! — сказала виновато мать этих оболтусов.
— Как это не умеют? — удивился Евгений Вадимыч: ему не приходила в голову такая простая мысль.
— Да вот так.
— А ты? — спросил он после паузы.
— Что я?
— Разве и ты не умеешь? Там же рядом должен быть еще один островок, на нем живет плечистый бородатый мужик, без хозяйки мается. У него корова недоена, печь нетоплена.
Татьяна озадаченно помолчала, потом сказала:
— Нет, Женя, я без тебя никуда. Мне ни бритого, ни бородатого не надо.
— Да ведь это просто так, как игра, забава. Снотворное на ночь.
Сказал, а сам подумал иначе: может, построить и ей домишко на хуторке?
— Ладно, — сказал он великодушно, уже засыпая. — Там места и тебе хватит.
Он слышал, как Татьяна смеялась в подушку, но слышал и петушиный крик в хуторке, щебет ласточек над обрывом, жужжанье пчел, шелест ветерка в листве.
Там было раннее утро. Солнца еще не видать, но облака уже зарумянились с одного краю, как пироги в печи от жаратка с углями. Обильная роса лежала на траве, и туман стлался в низинке, где ручей впадал в речку. Нарядный петух вышел со двора, посмотрел строго и дерзко, по-мушкетерски, и пропел, будто на поединок вызывал.
