На этот раз Раиска нашла нужные слова и произнесла их уверенно и в достаточном количестве. Это были очень веские слова. Не то, чтобы уж очень оскорбительные для него, но способные «достать» любого.
— Однако, уходи, — сказал он, спокойно выслушав ее. — Ты утомила меня. Понадобишься — позову. Не холопье это дело — незваной являться пред светлые барские очи.
— Да пошел ты туда-сюда, а потом еще дальше! — послала его Раиска, вставая.
Засмеялась громко и ушла с видом победным.
5
Но чувства одержанной победы у нее не было. И «ноги кривые», и «холопка» застряли в мозгу. От них вскипала кровь, сердце требовало мщения.
Как он смел, этот жалкий городской чистоплюй, так пренебрежительно, так свысока разговаривать с нею? Как он смел говорить «уходи» и «ты утомила меня»? Да еще и «понадобишься — позову»! Ишь, корчит из себя барина! Да голову ему отрубить за это!
«Видали мы таких… в гробу и белых тапочках».
Вспомнила недавний сон свой: веселый домик с крашеными резными наличниками, с терраской по нижнему этажу, с витыми балясинами… Небось, именно такой и стоял когда-то в Яменнике, и не зря он приснился, но этот тип как-то очень решительно отстранил ее от красивого домика, словно отобрал в собственное владение: «Я дворянин… а ты холопка».
Раиска спросила у матери: неужели это правда, что когда-то на месте Яменника стоял барский дом с прудами и форелью в ручье? Мать сказала:
— Кто это помнит! Тому уж сто лет, или больше. Но рассказывали, что был, будто бы, дом большой — нижний этаж каменный, верхний деревянный.
— А терраска была?
— Может, и была…
— И лестница, небось, с резными балясинами на ту терраску?
— Может, и лестница…
Про свой поход в Яменник и про разговор с «барином» Раиска матери опять-таки не сказала. И продолжала досадовать, что рано оттуда ушла. Надо было еще поиздеваться над ним: ишь, трубку курит… штаны кремовые носит… тросточка… форели ему захотелось!
— Мам, а у нас в сундуке, вроде бы, старый сарафан хранится?
— То бабушки моей Оксиньи память…. А ей, вроде бы, от своей бабки достался. Его только по праздникам носили.
— А-а, так этот сарафан еще крепостное право помнит! Дай-ка я примерю, гожусь ли в холопки.
— Примерь. Может, впору окажется?
Сарафан был богатый, с вышивками на рукавах, по подолу, на груди, но попахивал нафталином и чем-то затхлым. Однако выглядела в нем Раиска нарядной. Если еще налепить на него заплат…
Вечером, уж в сумерках, с улицы велосипедный звонок прозвякал, скромно так, вежливо — это, значит, Витя Муравьев явился. Приезжает из Овсяникова, а оно в семи километрах от Сутолмина. Что ж, дураку семь верст — не крюк.
