Тогда, что?
Я слышал, как она вышла из душа. Заглянув в мою комнату уже в халате и в чем-то вроде чалмы на мокрой голове, в которой показалась мне просто королевой, бросила:
— Ко мне не приставать, — и скрылась.
Вот так. Просто и отчетливо. Впрочем, я и не собирался приставать, только этого мне не хватало. Я постелил и снова провалился в древность.
Кисть художника медленно опускалась вдоль лица Полной Луны. Меж сжатых губ Ветра едва виднелся кончик языка, выражавший усердие. Он всегда немного высовывал язык, когда был увлечен. А этот портрет был первым случаем, когда художник все время оставался недоволен. То здесь не так, то там. Ученики, окружавшие его вначале работы, потеряли к ней интерес и уже четыре дня занимались своими делами. Ветер этого не замечал.
Уже в который раз за эту неделю он вздохнул, посмотрел на холст, затем на оригинал, сидевший перед ним на фоне Цеха Реинкарнации, и гневно пнул ногой ведро с водой, стоявшее рядом.
— Не могу, — сказал он, — не понимаю!
— Стоит ли так переживать? — произнесла девушка. — У тебя все получится со временем. Отец говорит, что ты еще слишком молод, и тебе недостает терпения, хотя то, что ты уже сделал, он считает гениальным.
— Да-да. Но то, что уже сделано, — не в счет. Каждая новая работа заставляет учиться заново. Можно быть гениальным в старых вещах, а в новых… А-а, — Ветер махнул рукой и сел на табурет. — Иди сюда. — Полная Луна подошла. — Вот смотри, видишь этот цвет? Я не могу изменить его, не хватает нежности. Я уже смешивал все что можно.
— Попробуй добавить старое яйцо, — раздался голос позади художника.
Ветер обернулся. Перед ним стоял, разглядывая портрет, отец девушки.
— Тухлое, что ли? Ты шутишь, Серебряный Медведь?
— Отнюдь. Хотя говорю я не о тухлом яйце, а о желтке яйца, из которого скоро вылупится цыпленок. У людей Легенды другой цвет кожи, поэтому поверь мне — уж я-то знаю как рисовать белокурых красавиц, — старик усмехнулся в бороду.
Ветер задумался.
— Что ж, может, ты и прав. Он довольно нежен.
— Послушай меня, — Серебряный Медведь изменил интонацию, — мы здесь уже три недели, и я знаю, что про нас не забыли.
Художнику не нравились эти разговоры, которые старик затевал уже не в первый раз, тем более что они отвлекали его от портрета. Но приходилось слушать, ведь тот был старше, а кроме того, и это было самым главным, приходился отцом Полной Луне.
— Если ты любишь мою дочь, — продолжал Медведь, — а я вижу, что это так, ты должен устроить нам побег. Жрецы не оставят тебя в покое. Ты им мешаешь.
