Мужчина любовно усадил друга ситного, пододвинул стопку, свалил на тарелку толстенный ломоть колбасы да соленый огурец с промятыми боками, а Леха сел сбоку, независимо закинул ногу в желтых кальсонах, запахнул на груди мерзкий халат.
– Переоденься, – сказала от окна Клавдея. – Глядеть тошно.
– Ты зато вырядилась. Постыдилась бы...
– Чего это – постыдилась... – закричала Клавдея могучим криком. – Не тебе говорить. Много я с тобой, дураком, радости видала?
– Вот я тебя выселю... – пообещал с угрозой. – Будешь знать.
– За что это?
– А вот за то.
– За что за то?
– А вот за это... За бардак.
– А ты видал? – распалилась Клавдея. – Нет, ты видал? Да я на тебя, малахольного, жизнь положила...
– Уважаемый, – вмешался мужчина, – зачем женщину волнуешь? Клавочка от этого в расстроенных чувствах.
– А ты заткнись! – приказал Леха. – Твое дело собачье...
– Накостыляю, – пообещал тот с любовью. – Руки переломаю. Уши оборву. Нос набок сворочу. Лишние тебе хлопоты. Лучше давай выпьем. Самая она пора.
– Годится, – одобрил друг ситный. – Засиделись... Подвести черту...
– Заяц моченый! Опять шибздик прав...
Все взяли рюмки, даже Клавдея, один Леха не захотел. Спрятал руки за спину, отвернулся гордо. Не нуждаемся, мол, в вашем угощении. Нас задешево не купишь.
– Со свиданьицем! – предложил мужчина и выпил залпом. Выпил, булькнул, крякнул, ухнул, фыркнул, покрутил головой. – Сла-а-дко... – промычал, обольщая Леху. – Са-ах-харно...
У Лехи спазма прошла по горлу. Леху скрутило от вожделения. Схватил рюмку, жадно глотнул, заслезившимися глазами стал высматривать на столе, во что бы ткнуть вилку.
– Вот это по-нашему, – одобрил мужчина. – Клавочка, подбавьте закуски.
– Хватит с вас.
– Клавочка, не экономьте. Помрем – с собой не возьмем.
– Я помирать не собираюсь, – Клавдея поджала губы. – Годы не вышли.
– Жадная ты, – с ненавистью прошипел Леха. – Жадюга... Живоглотина...
– Ты у нас добрый... Пропойца!
– Клавочка, – попросил мужчина. – Дайте погулять хорошей компании.
Клавдея нехотя прошла на кухню, заняла все свободное место. Разворачивалась с трудом между столом и газовой плитой, обтирала боками стенки. Нарезала вареной колбасы, вывалила в глубокую тарелку полбанки баклажанной икры, понесла в комнату. Несла – жалела: столько еды дармоедам скармливать. Их корми – не корми: все без толку.
В коридоре не удержалась: встала, погляделась в зеркало. Баба на чайнике, ну, прямо баба на чайнике! Лицо красное, толстое, лаковое. Глазки мелкие, лоб высокий, волосы уложены гладко, пучком на затылке, подбородок тремя валиками. Будто взяли красный, туго надутый шар, оттянули в одном месте, перевязали ниткой. Получился нос пуговкой. От перевязки пошли под носом впадины-морщинки к пухлым щекам. Ткнули кистью в глазки-точечки, провели губы малиновой краской: вот и все, ничего больше с лицом не делали.
