Однажды ночью наш караван остановился возле реки с красной водой. На тенистых берегах паслись лошади и верблюды. Над песками пролетал ветер; он был сырой, и я понял: мы приближаемся к океану. На спину мне упали первые дождевые капли; я содрогнулся. Я не знал, что это, ибо никогда не видел дождя. Я скорчился, как испуганное животное. Я принял капли за удары бича. Но по мере того как волосы и одежда пропитывались влагой, сердце мое пропитывалось неведомым доселе счастьем, похожим на исступление. Я стал смеяться. Мне казалось, я умер и вознесся на небо.
Через несколько — сколько? — мгновений я почувствовал, как спину мне выстукивают ее пальцы. Я напрягся, попытался встать, но она сидела на моих бедрах, прижимала их к земле, так что я был обездвижен. «Раз-два-три… раз-два-три-четыре…» — я стал дышать в такт постукиваниям. У нее было превосходное чувство ритма, руки двигались от плеча к плечу. Она играла на мне с умением, какое достигается постоянной практикой, она задействовала запястья и кончики пальцев. И в то же время она рисовала на моей спине. Она рисовала огромные букеты влажной герани, ливни лилий, росистый миндальный цвет — гордость самых роскошных садов. В недрах пустыни она вызвала весенний дождь!
Скоро я уже бежал, а по спине моей молотил дождь. Пальцы женщины заставляли меня коротко и часто вскрикивать. Счастье окрылило меня. Каждый прыжок покрывал огромное расстояние. За моей спиной время остановилось; передо мной мерцал океан вечности. Пустыня, еще недавно стлавшая тучи пыли, исчезла. Я кричал от восторга. Барабанная дробь на спине освободила меня от рабства.
Байлал потупил темные глаза. Мы напряженно ждали.
— И тут я проснулся, — сказал он.
По нашему кружку пронесся вздох разочарования.
Гнауа пожал плечами, огорченный реакцией:
— Что я могу сказать? Я то же самое чувствовал. Сердце мое пело, разум был опечален. Позвоночник все еще вибрировал. Я вскочил с постели. За окном ухала сова. Ухала и описывала неистовые круги. Некоторое время я наблюдал за ней, потом отвернулся от окна. Какую боль причинил мне мой сон, так внезапно оборвавшись! Я даже не попрощался с моей спасительницей!
Тут раздался голос моего племянника Ибрагима; он сидел с краю, а не в гуще слушателей.
— Она тебе хоть что-нибудь сказала?
— Только одну фразу. В самом конце. Она сказала: «Я тебе завидую, ибо это твой путь».
Очень тихо я спросил:
— Откуда ты знаешь, что это была та самая чужестранка?
