— В следующий раз, — хрипло проговорила Эмма. — Я хочу тебя сейчас.
— Я знаю, — тяжело вздохнул он, опускаясь все ниже и ниже. Сильные руки опрокинули Эмму на подушки, пальцы становятся все настойчивее, прокладывая себе путь к заветному плоду. Вот они пробежали по всему паху, потом ладонь принялась как бы разглаживать складки, но пальцы уже на лобке, путаются в руне, покрывающем его, и находят крохотную точку, узкую щель, раздвигают ее. Крик восторга рвется из груди Эммы. Ладонь ласкает горячую, вздрагивающую расщелину, будто бы успокаивая, ласкает ее, не торопясь, поглаживает лепестки губ, чуть-чуть раздвигает их и медленно приближается к бутону плоти. Эмма уже не сдерживает стоны, чувствуя на животе мощное и упругое орудие, и задыхается от ожидания.
Она нежно прикасается к длинной и крепкой флейте, на которой мужчины поют песнь любви. Макс, простонав, плотнее смыкает губы вокруг твердого соска.
Слезы радости замерли на ресницах, когда Макс сразу вошел в распахнутые ворота, одним ударом погрузившись во влажную глубину Эммы до самого дна.
— Ты такая… горячая, — слышит она страстный шепот.
Он поднимается над Эммой, почти полностью вытаскивая свое копье. Она жалобно стонет и посылает трепещущее лоно вослед.
— Пожалуйста, — взмолилась Эмма, — Макс, пожалуйста, я прошу тебя.
Она чуть не зарыдала от одиночества и, царапая влажную спину, обхватила его стройными ногами. И он заполнил ее снова. И снова. Ее тело, тело гибкого, хищного зверя, покорно раскрывалось навстречу любым желанием своего обладателя. Он наносил ей быстрые могучие удары, погружаясь с каждым разом все глубже и глубже. Стон переходит в плач, плач — в крик. Сладчайший восторг уносит Эмму в другой мир, истома охватывает все тело, и она замирает… Но ненадолго.
Дыхание участилось, обнимавшие ее руки напряглись, и возродившееся тело старалось убедить Макса не медлить, пытаясь помочь мужчине поскорее испытать последний трепет. Темп все более убыстрялся, заставляя Эмму кричать при каждом ударе.
С протяжным громким стоном Макс пролился, и она вторила ему радостными всхлипами. Бушевавшая в ней буря сменилась величественным покоем, ясной безмятежностью. Она прижалась к шершавой щеке, покусывая и целуя ее, и заплакала от радости.
Макс нежно поцеловал Эмму.
— Эмма? — прошептал Макс. — Милая, я обидел тебя? Тебе больно? Ради Бога, прости меня. Я не знал… — растерянно проговорил он. «Боже, разве можно быть таким невнимательным, — ругал Макс себя. — Она же такая нежная, хрупкая…»
