Ровно через семь дней Грабов прекратил запой и уже ни капли не брал в рот спиртного, словно и не было в его жизни этой страшной недели. У его собутыльников вытягивались физиономии, когда он с угрюмым видом проходил мимо, не отвечая на их приветствия.
Даже Аграфена Петровна дивилась таким выкрутасам зятя. То по три-четыре литра самогона каждый день, то, зайдя к ней в гости, от кружки домашнего пива наотрез отказался. И оба молчали, набрав в рот воды. Раньше хоть дочь всем с матерью делилась, а едва замуж вышла, ни слова не добьешься. Еще большей молчуньей, чем сам Петр, стала.
—Что-то неладно у них, Петровна, — навестив как-то занедужившую подругу, призналась в своих тревогах Катерина Грабова. — Сын ласкуном-теленком у нас никогда не рос, но и когда с войны пришел, частенько улыбался и в глазах веселая искорка мелькала, а теперь будто выстужен взгляд, точно с кем-то смертельную битву ведет. Что у вас происходит, сынок, спрашиваю — молчит. Ты не бьешь ее? Говорит: пальцем не трогаю. А тут пришел, вижу — слезы на глазах. Что, про что — опять молчит. Я только чувствую, что болит у него все, извелся он, исстрадался, мучает твоя дочь его нещадно, кровь пьет, а за что, почему, понять не могу. Расскажи мне, ведь у нее кто-то другой был, хирург, что ли, а выходить Алена за Петра не собиралась, ты сама мне накануне сватовства в том призналась. Почему же вдруг пошла, что случилось?
Аграфена Петровна от таких слов сватьи даже поднялась, принесла пива позабористее, выставила блюдо с шаньгами. Неладное у молодых она и сама
ощущала, но особенно не переживала. Первый год и со своим Василием как Аника-воин сражалась, отвоевывая для себя малые житейские вольности: чтоб муж руку на нее не поднимал, когда пьяный приходил, не сквернословил в избе, чтоб по дому неизбежную мужскую работу справлял, а не храпел, отвалившись от стола кверху пузом, и множество других условий, каковые Аграфена Петровна через свою храбрость и отвагу утвердила в семье. Так то она, считавшая себя с юности смиренной и покорной, а то Алена, перенявшая еще в ее чреве нрав непокорного деда, который вообще не терпел, когда ему перечили. И младший Грабов такой же. Без войны мира не построишь. Но то, что высказала Катерина, Нежнову встревожило.
Я сама хотела поговорить с Аленой, но Петруша запретил даже подходить к ней. — Катерина не сдержалась, и две слезинки скатились по ее щекам. — Ты единственная, кто может разведать, что у них там происходит. Боюсь, как бы большей беды не случилось, вот о чем тревожусь! Мой медведь мучается, мучается, да взорвется. Тогда уж его не остановишь!
