Волосы были ее гордостью: мягкие, шелковистые, чуть вьющиеся, с редким отливом, они не секлись, сохраняя крепость и густоту по сей день. И седина их не трогала. Алене же достались отцовские волосы: жесткие и столь редкие, что Аграфена Петровна в детстве их смазывала собольим жиром — боялась, что девка вообще лысой останется. До шестнадцати Алену стригли под мальчишку, но после волосы пошли в рост, и она даже заплетала косу, но жесткость так и осталась.
Эти материнские причитания занозой сидели в мозгу, и Алена понимала: мать права. Миркин перед отъездом, когда справляли отвальную, в сердцах бросил Кузовлеву: «Ты хочешь животы за десять рублей здесь резать? Режь! Я же в Москве за штуку баксов буду это делать! И никто мне не втолкует, что последнее аморально!»
Красавчик Миркин с первого дня стал кокетливо поглядывать на Алену, ловя ее в укромных уголках, нахально поглаживал по бедру, а однажды попробовал завалить на кушетку. Она не растерялась и так двинула хирургу в глаз, что тот у него заплыл— и бедняга два дня не мог оперировать. После этого он обходил Нежнову стороной и язвительно кривил губы, стакиваясь с ней лицом к лицу.
Воспоминания о Миркине на мгновение вынесли ее из душного фойе Дома культуры, но когда она вернулась обратно, то с удивлением узрела перед собой Грабова.
— Разрешите вас пригласить, — хриплым голосом выговорил он, и она не смогла, ему отказать.
Он специально выбрал медленный танец,властно прижал ее к себе, коснувшись крепкой, узловатой рукой ее обнаженной спины, и сердце Алены вмиг затрепыхалось, пытаясь выскочить наружу. Она сама не ожидала от себя столь сильного волнения.
— Я в эти дни только и думаю о вас, —неожиданно сказал он.
— Зачем? — покраснела она.
— Выходит, полюбил, — сокрушенно выдавил Петр и шумно вздохнул, показывая, как ему это тяжело. — Прямо мучения какие-то! Вот уж не ожидал!
Он усмехнулся, покачал головой.
— Совсем не надо мучений, — еле слышно проговорила Алена,
— Об этом судьба не спрашивает. Увидел тебя, и будто навылет пуля через сердце прошла! Аж искры из глаз посыпались! — Грабов снова усмехнулся. — Такого еще не было! Выходи за меня замуж!
— Зачем? — прошептала она, не в силах более произнести ни слова.
— Об этом тоже не спрашивают.
Ее точно парализовало. Ноги стали ватными, она с трудом их передвигала, глядя вниз. Если б он захотел ее поцеловать она бы не смогла сопротивляться.
Она видела, что вернулся Кузовлев, держа в руках шоколад, фанту и мороженое, а себе пиво, поджидая ее. Ей вдруг показалось, что она к нему больше не вернется, и Алене стало жалко золотушного хирурга, которого конечно же подберут, станут помыкать им, а руки у него действительно золотые — тут Семушкин прав, — и за ним она будет как за каменной стеной. Только вот любви нет. А как без нее? С Грабовым же она будто в обмороке, вот-вот сознание погаснет.
