Семидесятилетний старик с восторгом заговорил
о молодом хирурге, о его растущем таланте, р том что и ему,- Семушкину, удалось тряхнуть стариной, выстоять на слабых ногах столь сложнейшую операцию и так зашить брюхо моториста рыболовецкого траулера, что наверняка и сам Станислав Сергеевич позавидует.
— Да, с шитьем у меня всегда было не очень хорошо, — признался Кузовлев.
— Bo-от! — обрадовался старик. — А это значит, надо активнее привлекать молодую смену! — И Семушкин с хитрецой взглянул на Алену. — Пусть учится, поступает в институт — молодым везде у нас дорога! — пропел он.
Семушкин не случайно так лукаво улыбался медсестре: в больнице ни для кого не было секретом, что Кузовлев неравнодушно дышал в сторону Алены, и многие удивлялись лишь одному: чего она ждет и почему не тащит хирурга под венец, какого принца ей еще нужно?
Но Нежнова ждала, не торопилась, потому что, несмотря на все уважение к молодому дарованию, окончившему знаменитую Пироговку и дерзнувшему приехать в этот медвежий угол из трехкомнатной родительской квартиры рядом с метро «Профсоюзная», Кузовлев никогда не смущал своим появлением ее сердце, оно билось ровно- шестьдесят ударов в минуту.
«А ведь придется прожить с ним всю жизнь, всю жизнь! — пугаясь этих слов, восклицала в душе Алена. — Родить от него много детей, которые будут носить его фамилию, и самой покоряться ему во всем. Стать Аленой Кузовлевой и смотреть на собственных детей, которые будут носить такие же соломенные челки, иметь золотушные лица и светлые, чистые глазки. Свихнуться можно!»
Дети ей представлялись другими — не золотушными, а нежными и черноглазыми.
Ее мать, Аграфена Петровна, рассказывала, что будущего мужа, Алениного отца, она увидела лишь в день свадьбы, родителями все было сговорено заранее,
а увидев, обомлела: черный, остроносый, небритый, на грача похожий, нахохлившийся, будто с горбом, и желтым зрачком косит, а она мечтала о русоволосом, румяном и голубоглазом — тут же полная противоположность, хоть плачь, хоть, в голос реви да кричи: «Не хочу!»
Но не закричала, не заревела, а пошла и сказала: «Согласна». Смиренно расписалась, хоть давно уже набрала силу советская власть, провозгласившая равенство между мужчиной и женщиной. Однако родителю на эти указы было наплевать, за ослушание он мог и убить, тяжелую руку Аленин дед имел.
— Однажды мать сгоряча ударил, так та больше не вставала, а через полгода угасла, похоронили, — видно, отбил ей что-то папаня .. — вздыхала мать, сидя на кровати и расплетая косу, которую столь же методично закручивала каждое утро, — Потому-то и я не пикнула, а сразу покорилась его воле.. И всю жизнь прожила. Недаром говорят: стерпится — слюбится...
