Калиновский вопросительно посмотрел на барона, затем перевел взгляд на управляющего. Те молчали.
«Так он же выхватил слова из моих уст! Только я не осмелился предложить такой выход хозяевам, — воспрянул духом Любаш, сидевший с виновато опущенной головой. — Действительно, рабочие, в сравнении с предпринимателями, находятся в гораздо более выгодном положении. Они выступают организованно, а предприниматели… Каждый поступает, как ему вздумается, не учитывая интересов соседа. Одни это делают из-за жадности, не желая нести ущерба, другие боятся, что бастующие подожгут промысел, и идут на уступки…»
Из будуара баронессы на втором этаже доносились приглушенные звуки рояля. Людвиг сразу же узнал свою любимую балладу Шопена.
«К каким только уловкам она не прибегает, чтобы напомнить о себе, — подумал Калиновский. — Хитра… Знает, чем встревожить сердце. А как божественно играла она эту балладу в тот вечер… вечер нашей любви!..» И Людвига охватила волна воспоминаний. Он словно прислушивался к взволнованному разговору влюбленных у развалин старо-го монастыря, который столь прекрасно передал Шопен фортепианной балладе.
Прищурив глаза, Калиновский старался представить себе картину, воссозданную композитором. Но… вместо синих сумерек и силуэтов влюбленных у развалин монастыря, перед ним возникла баронесса в полуосвещенном будуаре…
Калиновский отогнал прочь воспоминания и прислушался к словам Любаша, который рассказывал барону о каком-то случае.
— …И вот рабочие предъявили графу Яновичу ультиматум, в котором потребовали увеличить их недельный заработок на два гульдена.
Барон затянулся дымом.
— Граф, конечно, наплевал на ультиматум?
Пан Любаш помялся, но сказал правду:
— К сожалению, герр барон, граф ответил, что готов с понедельника повысить недельный заработок на один гульден. И рабочие приняли его уступку.
— Не может быть! Разве вол не для ярма предназначен?
— Почему граф удовлетворил требование рабочих — мне объяснил его управляющий, — продолжал пан Любаш. — Он говорил, что бастующие держатся до тех пор, пока у них есть кусок хлеба. А кто может сказать, сколько у них сэкономлено на черный день? Бывает, что и месяц бастуют. Вот и подсчитайте: в сутки промысел дает пять тысяч бочек нефти, в месяц — сто пятьдесят тысяч бочек. Бочку неочищенной нефти мы продаем за десять гульденов. Даже по приблизительным подсчетам мы потеряли б за месяц забастовки около семисот тысяч чистой прибыли. Если же увеличить недельный заработок на один гульден, мы теряем за год семьдесят две тысячи гульденов. Вот вам арифметика графа Леопольда Яновича. То, что он может потерять за один месяц забастовки, ему хватит на задабривание рабочих в течение десяти лет. А теперь вот рабочие и нашего промысла, глядя на графских, выдвигают ультиматумы. Я лично не одобряю арифметики графа. Если мы тоже пойдем на уступки, то совершенно испортим этих нахалов, и нет гарантии, что через месяц-два их аппетиты не разгонятся.
