тем скорее прятал под собой песок то, что осталось от их города.
Жители предпочли умереть и скрыть то, что могло достаться врагу, чем
просто сдаться.
К ночи исчез последний след от роскошных городов и цветущей зелени.
Высохли хрустальные реки и навсегда замолкли голоса птиц и зверей. Остались
завоеватели среди голой пустыни лишь с ослепительно-белым солнцем,
выжигающим всѐ вокруг и адским разочарованно завывающим ветром.
C тех пор превратились души погибших в демонов пустыни, которые
стерегут свои сокровища и стараются никого к ним не подпускать. Возможно,
они иногда вселяются в едва родившихся детей бедуинов, и тогда снова звучит
забытая фраза salma ya salama и происходят странные вещи в пустыне.
Прекрасные и ужасные одновременно. Но молчат бедуины, потому что не
73
время ещѐ говорить об этом. Им нельзя разглашать запрещѐнные тайны. А так
же то, что однажды возродится древний Сархаданд, и будет всѐ как прежде. Но
не сейчас.
Мужчина замолчал. Я тоже не мог произнести ни слова. Почему-то
возникло странное ощущение, что он говорит правду. Сахара, Сархаданд…
— М, слушайте… А откуда вы всѐ это знаете?
Шардуф как-то странно улыбнулся и глянул в окно.
— Ну, мне пора, — он неожиданно встал и, подхватив уйгурский нож,
ловко заткнул его к себе за пояс. — Буря закончилась.
Он быстро подошѐл к двери и, открыв еѐ, оказался на улице.
— Подождите! — я рванул за ним, однако было уже слишком поздно.
Неизвестно каким образом, но он отъехал на огромное расстояние на своѐм
величавом верблюде. Пока я соображал, как так получилось, налетел резкий
ветер, и Шардуф, словно и не был человеком, развеялся как песчаный дым под
дыханием самума. Через секунду его нигде не было. И лишь ветер под шелест
перекатываемого на дюнах медово-цитринового песка еле слышно напевал
давно забытый мотив древнего гимна, приглашающего заглянуть в прошлое. А
возможно, и возродить в будущем.
- Salma ya salama…
74
