— Он кончил, но не ваш, другой, почти Гарвард.
— Вы еще скажите Кембридж, Оксфорд! Вы же знаете наши условия!
— Что за вопрос?
— Сколько веков живет в нашем городе?
— Пока немного.
— Ну, примерно? Три?
— Три месяца, — сказал Бем.
— Ясно, — ректор задумался, — бушмен?
— Не совсем, — ответил Бем.
— Ну, хотя бы из Африки?
— Чуть севернее, — заметил Бем.
Ректор развел руками:
— Увы, при всем моем уважении к вам и вашему другу ничего не могу поделать. Не в состоянии нарушить устав. Он должен быть неизвестный, некрупный, 800 лет на наших берегах, выпускник или бушмен. Вы понимаете?!
— Послушайте, профессор, почему такая любовь к бушменам?
— Поддержка третьего мира, коллега.
— Какого мира?!! Они давно уже в ином!
— В смысле?
— Они вымерли, бушмены Калахари.
— Что вы говорите?!! А я все думаю — чего они к нам не поступают. Печально, печально…
— А русские еще есть!
— Что?
— Я говорю — они еще не вымерли.
— Слава Богу! Кто б осуществлял перестройку…
— Вот, вот. Вы не могли б заменить бушмена на русского?
Глаза профессора молодецки заблистали.
— Ваш протеже — русский, господин Бем?
— Настоящий. Свежий, молодой, только что из перестройки.
— Одобряет?
— Обеими руками.
Ректор задрожал от счастья. Он забегал по куполу, подбежал к окну и вперся взором в матушку-Волгу.
— Эх, ухнем! — пропел он.
— Э-эх, ухнем, — подхватил Бем.
— Еще разик, е-еще ра-аз, — пропели они хором.
— Давайте-ка вашего русского немедленно сюда, — сказал ректор и лихорадочно придвинул к себе телеграмму из Москвы.
* * *
Виль прекрасно знал третье слово, но произнести его, увы, не мог.
Ректор с нетерпением смотрел на него, но тот мялся и молчал.
— Не может быть, чтобы перестройка шла такими темпами, — удивился ректор. — Неужели это слово возникло после вашего отъезда?!
— Оно возникло задолго «до», — протянул Виль.
— Тогда в чем дело, родной мой? Общими усилиями мы — я, ученый совет, кафедра славистики — одолели первые слова: «Профессор, идите…» Но куда? Скажите мне, голуба, куда мне идти?
Виль внимательно смотрел на текст телеграммы и не решался объяснить «куда» — он не мог рисковать, не мог послать старого маразматика на хер.
— Ради перестройки я готов пойти, куда угодно, — с готовностью заявил ректор.
— Но это очень далеко, — сообщил Виль.
— Это меня не волнует. Я готов хоть сейчас отправиться в Москву, в Ленинград, в Сибирь, если хотите.
Виль молчал.
— Что, неужели еще дальше? Неужели они там не знают, что у меня два лишних гена? Мне необходимо солнце — как бы далеко это не было… Солнце там хотя бы есть?
